Он причинил ей боль, хотя никогда не хотел этого. Чувство вины кольнуло его. Многое он не собирался делать в эту ночь: не собирался спать с ней, брать ее девственность, делать ее своей. Но виски вкупе с ее обещанием выйти за другого спровоцировали взрыв, сорвав покров с его благородства и выпустив на свободу неудержимую страсть к ней, которая так долго терзала его.

Он напился, а потом она разозлила его. Вместе с самообладанием он растерял свои благие намерения и в припадке неистового безумия взял то, что хотел. Теперь он протрезвел, но, несмотря на неблаговидность того, что он сделал, взяв ее девственность, по-настоящему сожалеть он не мог. Во всяком случае, не сейчас. Быть может, когда наступит рассвет и он не будет одурманен лунным светом и поцелуями, он станет проклинать себя, как эгоистичного ублюдка, которым он оказался даже по отношению к ней.

Но не теперь. Не тогда, когда девушка, которую он любит, лежит у него на коленях, обвивая его руками за шею, и ее тело почти обнажено, и глаза потемнели, без сомнения, от страха, и все же, несмотря ни на что, светятся любовью к нему.

Если кто-то в его жизни когда-то и любил его по-настоящему, в данный момент он не мог этого вспомнить.

Его глаза были полны Джесси, его сердце было полно Джесси. Она – вершина всего, чего он когда-либо хотел, и он сделал ее своей.

Где-то боги, наверное, смеются, но он взял то, что мог взять сейчас, а о завтрашнем дне подумает завтра.

Только единственную вещь он пообещал себе и ей: раз он сделал ей больно в их первый раз, то как следует позаботится о том, чтобы ни он, ни кто-либо другой больше никогда не причинили ей боли.

К худу ли, к добру ли, но дело сделано, и она теперь принадлежит ему. И даже если он не знал больше ничего, то уж о себе и о том, что принадлежит ему, Клайв Макклинток умел хорошенько позаботиться.

– Джесс. Позволь мне научить тебя любви.

– Я… ты уже научил.

Джесси отвела глаза. Ее страсть быстро улетучивалась по мере того, как возвращалось воспоминание о боли. При всем ее желании она не думала, что сможет подвергнуть себя этому снова. Затем она опять взглянула на него. Он сидел лицом к окну, и она без труда могла прочесть все, что было на нем написано. Единственный раз его лицо было открыто ей, глаза, встретившиеся с ее глазами, были нежные, рот – неулыбающийся. Лунный свет серебрил его черные как ночь волосы и придавал блеск его глазам цвета лазури. Изысканно вылепленная симметрия черт купалась в мягком сиянии, наделяя его неземной красотой молодого бога, сошедшего на землю, чтобы соблазнить простую смертную. Шея под ее руками была сильной, плечи и грудь, к которой она прислонилась, широкими и крепкими. Под собой она ощущала силу мощных мускулов его бедер… и растущую твердость мужского естества между ними.

– Я… я не могу, – несчастно пробормотала она и повесила голову.

К ее удивлению, он обнял ее, обхватив обеими руками, к стал покачивать взад-вперед, как обиженного ребенка. Затем он ослабил объятия и приподнял ее подбородок для быстрого поцелуя в губы.

– Больше больно не будет. Женщины испытывают боль только в первый раз, полагаю, чтобы отбить у них охоту на случай, если у них возникнет искушение ступить на стезю порока. Но после этого… после этого, Джесси, это может быть так хорошо…

– Если ты не возражаешь, я поверю тебе на слово.

Тогда он улыбнулся, и впечатление было такое, словно солнце прорвалось сквозь тучи в дождливый день. Невероятная красота мужчины на мгновение ослепила Джесси. Она начала думать, что, вероятно, может доставить ему удовольствие в конце концов.

Или все-таки не может, если опять будет больно.

– Пока что мы можем просто опустить ту часть, которая тебе не нравится, – любезно сказал он. – Возможно, мы могли бы начать с того, что избавили бы тебя от этой весьма привлекательной ночной рубашки. Моя мечта – увидеть тебя обнаженной в лунном свете.

Шокированная Джесси сжала ворот своей рубашки и неистово затрясла головой.

Стюарт оглядел ее с ног до головы с улыбкой.

– Это пока тоже исключается, гм? Ладно, моя стыдливая фиалочка, как насчет того, чтобы сделать наоборот и позволить тебе увидеть меня обнаженным в лунном свете?

Плотоядный взгляд, устремленный на нее, был до нелепого преувеличенным. Внезапно до Джесси дошло, что он поддразнивает ее. Она насупила брови и сурово воззрилась на него.

– Ты делаешь это намеренно, – обвинила она.

– Что? – Стюард был ну прямо сама невинность.

– Смущаешь меня!

– Ни Боже мой!

Но Джесси уже раскусила его. Он нарочно дразнит ее, чтобы восстановить ее боевой дух. Каким бы раздражающим ни был этот его метод, но он достиг своей цели. Она больше не чувствовала себя такой… боязливой. Ее лоб разгладился, и она прошлась взглядом по той части его тела, которую могла видеть – не так уж много, поскольку она сидела у него на коленях. Мысль о том, чтобы увидеть его обнаженным в лунном свете, была, по меньшей мере, интригующей. Она никогда даже не осмеливалась гадать, как он выглядит обнаженный, хотя…

– Я… иногда мне интересно… как ты выглядишь без рубашки, – призналась она, выпалив последние слова скороговоркой. Она опустила взгляд, когда девичья скромность вновь приготовилась взять верх над ее внезапной смелостью.

– В самом деле? Я полностью в вашем распоряжении, госпожа Любопытство. Почему бы тебе не выяснить это?

Джесси снова взглянула на него, испытывая сильнейший соблазн, но не представляя, как и что ей следует – и следует ли? – делать. Видя ее затруднение, Стюарт накрыл ее руки своими и положил их туда, где была застегнута первая пуговица – чуть пониже открытого воротничка.

– Ну, продолжай, – подбодрил он, когда ее пальцы легли на помятую ткань рубашки, но не пошевелились, чтобы сделать что-то еще.

– Ты хочешь, чтобы я… сделала это? – пропищала она.

– Ты умеешь расстегивать пуговицы?

Учтивый вопрос вынудил Джесси метнуть на него взгляд. В его голосе сквозила почти что насмешка, но выражение глаз было далеко не насмешливым. Его глаза были яркими, мерцающими, собственническими, жаждущими – жаждущими ее. Он желал ее неудержимо, это было у него в глазах.

Мысль, что она способна вот так воздействовать на него, придала Джесси смелости, в которой она нуждалась. Сделав глубокий вдох, она перевела взгляд на грудь, и ее пальцы стали неуклюже трудиться над первой пуговицей.

К тому времени, когда она расстегнула три, Джесси настолько поглотил расширяющийся вид крепкой груди, которая с ее помощью открывалась, что она позабыла, что собиралась сделать. Ее пальцы оставили сократившийся ряд пуговиц и неуверенно, пробно потянулись, чтобы коснуться черных волосков, которые она обнаружила. Твердая стена мускулов излучала жар. Джесси осторожно продвинулась дальше, прикасаясь к коже его груди, которая была словно шелк на стали, пробегая любознательным пальцем по краю треугольника, образованного полурасстегнутой рубашкой. Его рот сжался, но больше он не делал никаких движений. У Джесси создалось впечатление, что он намеренно держит себя в строгой узде, чтобы не напугать ее.