Подумал Налимыч, бороду почесал, образину недовольную скорчил, но все же кивнул. А воришка, не будь дураком, тут же и добавил:

– Вот и ладненько! Верю тебе, поскольку обманывать меня дороже встанет! Дельце не разовое, а для второго захода с другим вором связываться невыгодно! Народец среди нас разный попадается, один часть добычи умыкнуть попытается, а другой и того хуже, в сговор с лихими людьми вступит да тебя под топор подведет.

– Не стращай, говори, в чем дело состоит! – не вытерпел мужик, не любящий от кого-то зависеть, и когда голытьба, плевка недостойная, ему условия ставит.

– Дельце простое с виду, в усадьбу барина вашего ночью залезть, слуг повязать да в сокровищницу проникнуть…

– Да ты что, сдурел?! – рассвирепел Налимыч и, брызнув слюной, отвесил парню затрещину. – Ишь чего удумал! А чего ж к барину, что ж сразу не к князю далеченскому?!

– А ты не ори! Глотку впустую драть каждый дурак горазд! Лучше дослушай! – не испугался парень, а наоборот, в ответ перешел на крик, пыл мужицкий сбив.

– Говори, коль начал, но только учти, я головою рисковать не намерен! – просопел Налимыч, быстро остыв. – И чем глупее твоя придумка, тем ближе твоя задница к клыкам собачьим окажется!

– Я у тебя во дворе наемничков заморских видел, энто хорошо, энто как нельзя кстати! – не испугавшись лютой расправы, уверенно заговорил Чик. – Вот их со мной в усадьбу барскую ночью и отправишь. Барин сейчас в городе с семейством проживает, большая часть добра там, но и в усадьбе довольно ценного осталось, охраны же мало! Мы внутрь хором тихонько прокрадемся, слуг, за зиму обленившихся, без шума повяжем, да и в сокровищницу проникнем! Там я узрю богатства настоящие, руками их потрогаю да оглажу. С собою добра, конечно, возьмем, но многое нетронутым оставим…

– Не пойдет! – покачал головою Налимыч и к двери направился. – И дня не пройдет, как барина слуги оповестят, а там такое начнется… Не хочу я с тобою вместе на дыбе оказаться! Прощевай, паря, к псам в гости те пора!

– Да дослушай до конца, дурья башка, в чем хитрость-то самая важная кроется! Что за глупость, из-за нетерпеливости от счастья своего отказываться?! – закричал вор, да с таким надрывом, что тюремщик его в дверях застыл и снова к нему повернулся.

– Возьмем мы в усадьбе немного, да и то для отвода глаз! – боясь, что страх перед господами имевший Налимыч вновь передумает, затараторил воришка. – Отбери мужичков крепких с десяток да как следует их вооружи! По дороге к усадьбе барской рощица будет, вот там-то вы нас с чужеземцами и встретите. Перебить троих, дело плевое, тем паче что они о замысле нашем не ведают! Когда люди барина да стража из города в погоню пустятся, то лишь три тела бездыханных на дороге найдут. И что им подумается?!

– Что наемники чужеземные созорничали, а те лишь по городам сиживают. Окромя меня, никто из округи сброд заморский не нанимал, – широко заулыбался мужик, наконец замысел вора постигнув.

– Даже соседи твои, верняк, не знают, что латники на службе охранной состоят. За забором высоким ничего не видать, а ты их вряд ли открыто привез! Я ж тебя понял, ты мужик толковый, поводов для слухов не подаешь!

– Дело говоришь! – обрадовался Налимыч. – Повозка крытой была, и о наемниках соседи не ведают, поэтому и погоня не по деревням да лесам рыскать будет, а прямехонько в город отправится… там дознание и казни учинять!

– Часть добра малая у тебя в руках сразу окажется, а там ты меня к сундучку подпустишь, и я вещице волшебной все те драгоценности закажу, что я в сокровищнице барской узрею и в руках подержу. Так вот и получится, что барским было, нашим с тобой станет, и ни слухов тебе, ни молвы, ни топора заплечных дел мастера! А теперь представь, сколько барских усадеб на землях далеченских, сколько домов купеческих да ювелирных лавчонок! Козлы ж отпущения всегда сыщутся, но дела до них нам с тобой нету! Меня не зря Чиком прозвали, дела сложные и на первый взгляд невозможные всегда способ нахожу, как орешки чикать… лишь скорлупки летят! Не придется нам с тобой добро тяжелое таскать да страхом полниться, что подручные обворуют. Достаточно лишь до богатств добраться и руками потрогать!

Понравилась Налимычу затея, заиграли в глазенках прищуренных огоньки веселые, но так уж водится, что люди, в торгах опытные, чувства свои чужакам не показывают. Не искривились губы толстосума в ухмылке радостной, да и слов одобрительных Чик не услышал.

– Готовься, – лишь произнес злодей и тут же за дверью скрылся.

* * *

К чему нужно готовиться и, главное, как, когда по рукам и ногам связан, Чик не понимал, но гадать ему предстояло недолго. Скрипнула вскоре жалобно дверь, и на пороге Карб появился. Недовольство на заспанном лице мужика было явным. Хоть ни слова слуга верный не сказал, но прочел воришка по глазам, что злило тюремщика хозяина решение. Рад был бы Карб ему шею свернуть, но то Налимычем строго-настрого запрещено было.

Нисколечко не боясь, что пленник сбежит иль, чего доброго, с кулачишками на него набросится, развязал мужик веревки, да и от наковальни ногу парня отвязал, правда, ненадолго, поскольку вышел тут же, а когда вернулся, цепь приволок.

«Ишь чего, мерзавец, удумал! Что я ему, пес цепной!» – возмутился про себя Чик, но вслух ничего не сказал, поскольку всякие пререкания бессмысленны были. Не доверял ему пока хозяин, оно и понятно! Остерегался хитрец, не исключал возможность обмана, и что Чик, в подвале оставшись, волю колдуна вдруг исполнить захочет и сундук запрет. Хоть перед тем как повязать, одежку пленника бесчувственного и обыскали, но вор, он и в темнице вор, отмычку ладную смастерить быстро сможет.

Надел Карб на шею парня обруч железный да цепью его к стене приковал. Затем, так ни злого, ни смешливого слова не вымолвив, снова ушел, а когда возвратился, ломоть хлеба большой и котелок с похлебкой принес.

«Расщедрился Налимыч на угощение, значит, и взаправду поверил!» – здраво рассудил вор, жадно на похлебку накинувшись. Горячо было варево да вкусно, жаль только, быстро закончилось. Очистил Чик дно котелка остатками хлеба, рот рукавом вытер да призадумался. Полезли от безделья мысли дурные в голову: «А вдруг просчитался я? А вдруг богач деревенский не настолько жаден да глуп, как я рассчитывал?» Медленно время тянулось, тревога в сердце закравшаяся ни спать, ни заняться ничем не давала. Маялся Чик, маялся, и сам не заметил, как задремал.

Проснулся парень от грубого тычка в бок. Открылись глаза заспанные, а Карб над ним стоит да цепью гремит, ее от стены отстегивая. Дужка крепежная старенькой была, проржавевшей, так что пришлось верзиле помучиться, а как справился, тут же намотал цепь на ручищу да молча пленника к двери и потащил.

В узилище чувство времени теряется, в особенности когда один сидишь и компании для разговора нет. Никак не думал Чик, что ночь уже приближалась, полагал, что лишь к полудню дело движется, а как вытащил его Карб наружу, удивился вор, аж ахнул. Черно совсем небо было, без месяца и без звезд; а вокруг тишина такая, что Чику не по себе стало. Двор был пуст, лишь телега, запряженная кобылкой старенькой, посереди стояла, в окнах дома свет не горел, и даже псы цепные притихли, на чужака не порыкивали. Не так представлял себе парень отъезд на дело лихое, ох, не так, но даже не знал, огорчаться ему или радоваться. Одно утешение, Карб ему долго задумываться не дал. Подтащил слуга Налимыча пленника к телеге, руки и ноги крепко вожжами старыми связал да небрежно, как тюк с пшеницей, на днище его и кинул, а затем шкурами овечьими с головой укрыл. Хорошо было лежать, тепло, только чуток душновато и очень боязно. Не так все шло, как пареньку прежде виделось, и поэтому непонятно было, то ли ему тихо лежать да развязки ждать, то ли вожжи ослабить попытаться и бежать?