с работой, но меня попросили уйти. Вместо меня взяли какого-то веснушчатого показушника, он отвешивал всем реверансы у входа и ловил восхищенные вздохи дамочек. Я думал податься в зону отчуждения, это была наша с мамой мечта, единственное, что от нее осталось, не считая браслета из лунного камня, но я понятия не имел, где она находится и не смог найти никакой информации. Иногда мне казалось, что она выдумала ее, но не могла же она так убедительно фантазировать. Кроме того, я знал, что некоторые люди выбирают другой путь, но черт его знает, как на него ступить. Кроме того, я человек, которому нужен план, я не могу спокойно засыпать, зная, что завтра мне нечего будет есть. Я готов есть порошковые каши, хотя, конечно, предпочитаю лакрицу или зеленые оливки, но это еда, не так уж важно. Я могу порадовать себя цветением красивого дерева. Но я должен знать, что тарелка не будет пуста. Работа все не подворачивалась, от порошковых каш начинался гастрит, и я подался на шоу. Думал ли я, что смогу решить проблемы у себя в голове и найти хорошую работу? Нет! Это было бы предательством. Иногда я ненавидел мать за ее глупую категоричность, максимализм, за то, что спокойно брала доброталоны у отца, заработанные участием в той самой гонке за выживание, а сама вбивала мне в голову, что я особенный и заслуживаю лучшей участи. Я хотел бы хотеть жить в хорошем доме, есть вкусную еду, ходить в адреналиновые парки, отели поцелуев, болеть за какую-нибудь робокоманду. Но я не могу, меня тошнит от всего этого, и я чувствую себя предателем собственных ценностей. Если, конечно, эти ценности вообще мои.

И вот она, передо мной. Чистый лист. Самое бесполезное, что может быть на свете. Чистый лист нужен только для одного – перестать быть чистым. В этом его смысл. Ан нет. У нее встроенная защита от любых чернил. Завтра она даже не вспомнит, кто здесь был. Я вглядывался в ее глаза, я пытался найти в них что-то знакомое, но там ничего не было. Вообще ничего. Она не помнила о смерти, она не помнила о жизни, она помнила только о том, что у нее в руках полиэтиленовый пакет и мы должны сложить туда свои вещи. Она не задержала взгляд ни на секунду на своем же браслете! Я впервые понял, что тогда она обняла меня перед смертью, вот почему объятие было таким быстрым. Она боялась передумать, может быть, она хотела передумать. Может быть, я должен был с ней поговорить? Но мне было тринадцать, откуда я мог знать, что люди такие сложные. Я только чувствовал, что боюсь ее разочаровать. И я сейчас это чувствую. Вот они мы, сидим на полу перед этой коробкой и отчаянно думаем, что же нам выбрать. Выбор без выбора. Любой вариант заставит нас страдать. Рано или поздно. Если бы система решила за нас – мы были бы рады любому исходу, преимущества и недостатки есть и там, и там, но теперь мы будем думать, что прогадали, продешевили, поддались эмоциональному порыву. Мы все сидим и считаем прибыль, а ведь речь идет не о количестве, а о качестве. Фатус пыхтит и лыбится. Он принял быстрое решение, он только и делал всю жизнь, что считал, что все вокруг идиоты и он достоин сразу быть Главным в любом месте, куда пришел. Он ненавидит работать и говорит, что и так уже отпахал тридцать с лишним лет, я его понимаю, он работал на одной и той же должности одиннадцать раз. Каждый раз пытался доказать Главному, что тот тупой. Он не цепляется за жизнь, он хочет иметь возможность ходить в ретроквартал на исторические реконструкции, не участвовать, глазеть. Есть от пуза и никого не слушать. Его выбор очевиден. Он сидит и чувствует собственное превосходство, это видно. Думает, что мы глупые и молодые, что-то в этом роде. Флор наверняка выберет талон на бессмертие, она пытается казаться странной, но ей хорошо, комфортно, куда бы она не пришла, она вполне нормальная. Самобытная, свободная. Возможно, она пришла сюда прославиться. Может, я ошибаюсь. Луна – темная лошадка, ее выбор – загадка, но каков бы он ни был – это тяжелый выбор. Она все ходит по комнате, туда-сюда, туда-сюда, голова кругом, это отвлекает меня от собственных мыслей.

Кукумерис все время ойкает и обмахивает себя руками, будто ему душно или жарко. Привлекает к себе внимание, что ли, но сейчас не до него. Я не знаю, какое решение они примут, мне бы не хотелось, чтоб это влияло на меня, но это влияет. Если бы все они вдруг единодушно сошлись на чем-то одном, я бы, может, взял да и согласился с ними. Но некоторые решения приходится принимать самому.

Альдея подметает пол, я и не заметил, как она вошла. Бесшумно. Она сливается с серыми стенами, ее действительно не существует. Тем ни менее, ее присутствие в комнате меняет все. Мне становится стыдно за то, что я колеблюсь с ответом. Вот же оно, идеальное место, в которое мы с ней стремились, – черный чип. Я знаю точно, сколько месяцев или лет у меня осталось, мне не нужно работать. Я смогу вернуться к долгому послеобеденному сну и ленным разговорам о том, зачем существую, может быть, у меня будет сад, смогу ходить в «Детский рай», когда заблагорассудится, или не ходить туда вовсе, смогу полировать свои ногти до блеска, мастерить домики из спичек, что угодно, не так уж важно… Важно, что время замедлится. Мне не надо будет никуда торопиться.

Зачем торопиться жить, если смерть поджидает в двух кварталах? Или наоборот. Не знаю, иногда я думал о том, какой была бы моя жизнь, если бы отец нравился мне чуть больше, я бы жил с ним, ходил на его работу, иногда – в кино, мы бы ели всякую дрянь в уродливых цветастых кафетериях. Может быть, в тот день я бы был на работе вместе с ним, я бы вытолкал монетку из его горла, я знаю как. Я читал об этом в одной из книг, которые мать заставляла меня таскать на голове. Надо было встать за его спиной, обхватить живот руками и сильно надавить кулаком. Я бы справился, в двенадцать я был уже довольно высоким. Но если бы я жил с отцом, я бы никогда не прочитал этого. Может быть, у меня уже давно был бы