— Тысяча лет — да, это же так ненадежно, — фыркнула я. — И что, чем кончилось?

— Ничем. Мы расстались.

Повисло неловкое молчание.

— Это еще что, — поспешил прервать паузу Питер. — Я вам интереснее расскажу.

1913 год, Лондон, Вестминстер-холл, самое старое здание парламента в мире. На заседании комиссии по реставрации всплывает серьезная проблема. Здание начали строить в XI веке, закончили к XIV, несколько раз потом по мелочи ремонтировали, и вот наконец потребовался капитальный ремонт. Главное — нужно было заменить гигантские дубовые стропила. Дубрав в Англии осталось мало, старых — еще меньше. А тут нужны были дубы старше трехсот лет — все, что моложе, не подходили по размеру. И стала комиссия искать, нет ли документов, где записано, откуда дерево для стропил брали в прошлый раз, в XIV веке.

Нашли в библиотеке парламента список поставщиков. Телячий пергамент, выцветшие чернила. Выясняется, что дуб брали в Сассексе, в имении семейства Кортоп. И что поместьем этим по-прежнему владеет та же семья. Звонят главе семьи, и сэр Джордж Кортоп отвечает: да, все в порядке, дубы можно забирать.

Оказывается, когда прапра- и еще много раз прадед сэра Джорджа поставлял балки для строительства парламента, он сообразил, что рано или поздно для ремонта понадобится новое дерево, а дубы нужны такие, которым не менее трехсот лет. И немедленно приказал высадить новую дубраву. Саженцы высадили, пометили, в семейном архиве записали: дубрава для ремонта Вестминстер-холла. И передавали документ наследникам… пятьсот шестьдесят лет.

— Надо думать, сэр Джордж от души поблагодарил своего предусмотрительного предка, — фыркнула Люська.

— Еще бы, — кивнул Питер. — Сумму за эти дубы он получил очень и очень неплохую. Подозреваю, что тут же посадил новую дубраву, с расчетом на следующий ремонт и благодарность далекого потомка.

Часы пробили половину десятого, и Питер посмотрел на Люську, вопросительно приподняв брови. Та едва заметно кивнула, сложила салфетку и встала, за нею поднялись и мы. Питер и Тони отправились в библиотеку, а мы с Люськой — в гостиную. Как она говорила, сплетничать за кофе и рюмкой ликера.

— Что это было? — поинтересовалась Люська, когда Джонсон поставил перед нами кофейные чашки, разлил по рюмкам ликер и удалился, плотно закрыв дверь.

— Что было? — спросила я, прекрасно понимая, о чем она.

— Что между вами такое? Извини, я и хотела бы сказать, что это не мое дело, но, к сожалению, не могу.

Я открыла рот и… закрыла. Из глаз полились слезы.

— Ну-ка прекрати! — прикрикнула Люська. — Это платье нельзя стирать.

— У меня тушь водостойкая, — всхлипнула я.

Люська встала, подошла ко мне сзади, обняла за плечи, положила подбородок на макушку.

— Все, все, успокойся, — прошептала она. — Тихо! Никто не умер!

Я усмехнулась сквозь слезы — потому что именно так обычно утешала ее.

— Люсь, я не знаю, — сказала я, немного успокоившись и высморкавшись в салфетку.

— Сначала все было очень хорошо, а потом вдруг… Не знаю. Как будто что-то произошло. Сначала я думала, что это из-за того, что мне скоро уезжать. Вроде как боюсь влюбиться всерьез. Но нет. Это что-то другое. И у него тоже — я же чувствую.

— Вы не похожи на счастливых влюбленных, — подтвердила Люська, усаживаясь обратно за диван перед кофейным столиком. — Мне жаль говорить, но это так. И я тебе скажу еще одну очень странную вещь. Вроде бы, вы подходите друг другу идеально. Вот правда, две половинки одной картинки. Скажу больше. Как ты похожа на Маргарет, так же похожа и на Тони. Когда вы по отдельности, это совершенно незаметно. Только когда рядом. Это даже не столько внешность, сколько… не знаю что. Но что-то такое между вами… Как будто вас тянет друг к другу — и тут же отталкивает.

Она замолчала, помешивая кофе серебряной ложечкой. Мне почему-то было страшно неловко и стыдно, и хотелось провалиться сквозь землю. Мы с Тони похожи? Вот уж правда, странная вещь, с чего бы это?

— Люсь, а почему ты с самого начала была против наших отношений? — спросила я.

— Лучше расскажи, каким образом ты вдруг стала так бойко болтать по-английски. Первый раз вижу, чтобы человек за месяц практически с нуля вдруг вышел на свободное общение. При твоих-то офигительных языковых способностях.

Я молчала, как партизан. Что тут было сказать?

— Свет, по правде, я не ожидала, что так получится. Именно из-за языкового барьера. Ну, поводил бы он тебя по Стэмфорду, угостил ужином. И все.

— А почему ты не допускала мысли, что получится как с Альберто — молча потрахались и разбежались? Я, вроде, не урод, он тем более.

— Во-первых, с Альбертиком у тебя надолго не затянулось. Да и Тони не Альбертик. Ему с женщиной разговаривать надо. Так что когда ты сказала, что у вас все закрутилось всерьез… Свет… — Люська посмотрела мне в глаза. — Я бы очень хотела ошибиться. Наверно, я зря это все говорю, но…

— Но ты не веришь, что у нас что-то выйдет.

— Я бы очень хотела ошибиться, — повторила Люська. — И не спрашивай, почему не верю. Я не знаю. Питер тоже меня спрашивал об этом. Я не могу объяснить. Просто какое-то предчувствие. Только, пожалуйста, не реви опять, ладно? Свет, пусть все идет так, как идет. Ведь ты же хочешь быть с ним?

Я молча кивнула.

— Вот и будь. Столько, сколько получится.

— Люсь, почему ты мне не сказала все это сразу?

— Что не сказала? — не поняла Люська.

— Почему ты против наших отношений.

— Да с чего ты взяла, что я против? — возмутилась она. — Что ты выдумываешь-то? Я тебе русским языком сказала, это твоя личная жизнь, я тебе не мама. Да, меня это беспокоило и беспокоит. Потому что я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Питер, идиот, почему-то решил, что я имела в виду мужчин, когда говорила, что ты быстро загораешься и быстро остываешь. А я говорила про твои хобби, увлечения, интересы. Я за тебя волнуюсь, дурочка. Ну, и за Тони тоже, но за тебя больше.

— Но ты со мной таким тоном разговаривала… Я чего только не передумала.

— Дай угадаю, — расхохоталась Люська. — Ты решила, что у нас с ним шуры-муры, и я ревную. Вот дурища-то! Я же тебе объяснила, что меня бесит Париж. Я о нем мечтала с детства, а он оказался совсем не таким. Едритская сила, говоришь правду — тебе не верят и подозревают черт знает в чем. Слушай сюда, чебурашка глупая. Чтобы больше на эту тему всякой фигни не было. Тони, конечно, мужчина хоть куда. И самец фактурный, с большой… харизмой. И сам по себе… Я, конечно, не могу сказать, что очень хорошо его знаю, но и плохого ничего сказать не могу. Да, он радует мое эстетическое чувство, и я не отказалась бы с ним встретиться в эротическом сне, но не более того. Поняла?