Кстати, вот еще несколько разительных контрастов кенийской жизни: пышное убранство зала в духе шотландской резиденции королевы Виктории – открытый камин с поленьями и торфяными брикетами, резная каминная полка, трофейные головы, холсты с изображением откормленной скотины[126], ружья, клюшки для гольфа, рыболовные снасти и сложенные газеты, но когда приходит время подавать шерри-бренди, вместо британского лакея в жилете появляется босоногий мальчуган-кикуйю в красной тужурке поверх белой робы. Типичный, густо поросший травой английский луг; миниатюрный коровник на заднем плане; породистый айрширский бык почесывает спину о стойку ворот; но при нашем приближении бросаются врассыпную вовсе не кролики, а стайка обезьян; и за стадом вместо деревенского простака в балахоне следит пастух масаи: чресла обернуты полоской ткани, на голове копна окрашенных косичек.

Вернувшись в Нджоро, я застал Раймона за тщательной подготовкой к охоте на горилл: повсюду на столах и даже на полу лежали ружья, фотоаппараты, подзорные трубы, револьверы, консервы и походные аптечки. На видном месте стоял ящик шампанского.

– Без этого никак – надо уважить бельгийскую погранслужбу… да и вообще лишним не будет.

В тот вечер я отужинал с Грантами[127]. У них в доме гостила некая англичанка, чья дочь присутствовала на том уик-энде у Дженесси. С Грантами мы условились подняться на Килиманджаро, однако планы пришлось пересмотреть, а вместо восхождения решили отправиться в Уганду. К тому же я хотел посетить Кисуму, поэтому мы сошлись на том, что оттуда они меня и заберут в следующее воскресенье. На другой день я наблюдал, как Раймон загружает свой трицикл, а вечер мы провели в клубе «Нджоро» и определенно перебрали. Наутро я сел в поезд до Кисуму.

Ехал я вторым классом. Моим соседом по купе оказался рыжеволосый молодой человек на пару лет меня старше; его знакомый, с которым они обсуждали процедурную составляющую местного законодательства, вышел через несколько остановок, и мы остались вдвоем. Сидели какое-то время в тишине. Дорога тянулась неимоверно долго. Я погрузился было в «Анатомию меланхолии» Бёртона, которую стащил у Раймона. Но тут мой попутчик наконец заговорил:

– Далеко едете?

– В Кисуму.

– Но зачем?

– Просто так. Решил, что мне там понравится.

Пауза.

– Вы недавно в этой стране, верно?

– Да.

– Я так и подумал. Кисуму – дыра.

Потом он продолжил:

– Где вы успели побывать?

Я вкратце перечислил.

– Да, стандартный набор путешественника. Не поймите превратно: народ там, конечно, замечательный, но все же для Кении не вполне типичный.

Две-три станции мы проехали молча. Затем попутчик начал собирать свой багаж: вещевой мешок, какие-то корзины, небольшой упаковочный ящик и металлическую печную трубу.

– Послушайте, в Кисуму вам не понравится. Заночуйте лучше у меня.

– Договорились.

– Вот и славно.

Мы вышли на станции недалеко от нагорья Нанди и погрузили багаж моего спутника в фургон марки «форд», который был оставлен вблизи платформы под присмотром лавочника-индуса.

– Надеюсь, вы не против, если сначала мы заедем к моему шурину. Отсюда всего миль тридцать.

Мы долго ехали по рытвинам через необыкновенно живописную сельскую местность. На дорожных указателях значились только фамилии плантаторов. Наконец мы прибыли в пункт назначения. В доме жили постояльцы, среди которых я узнал своего бывшего одноклассника. Кстати, до этого момента мы с моим доброжелателем так друг другу и не представились. За домом был разбит сад в итальянском стиле: аккуратные живые изгороди из тиса, подстриженные газоны, обнесенная балюстрадой терраса и вид на кипарисовую рощу; вдали – благородные очертания холмов Нанди; после захода солнца там загорались огоньки местных деревень; а здесь в беседке под соломенной крышей домочадцы играли в покер. Мой спутник уладил свои дела; выпив по бокалу хереса «Бристоль крим», мы выдвинулись в путь. Уже совсем стемнело. Еще одна очень затяжная поездка. Наконец мы добрались до места. Нас встретил мальчик с фонарем в руке, а за ним вышла пожилая дама – теща моего покровителя.

– Мы уж думали, ты помер, – сказала она. – А это еще кто?

– Сегодня он переночует у нас. Забыл, как его зовут.

– Вам у нас не по нраву будет: еды в доме нет, а в столовой пчелы роятся.

Потом женщина обратилась к своему зятю:

– У Белинды весь зад отнялся.

Вопреки моим предположениям, речь шла не о ее дочери, а о суке породы ирландский волкодав.

Мы подошли к дому: просторному одноэтажному строению, мало отличавшемуся от соседних в этой общине. Из вежливости я его похвалил.

– Рад, что вам нравится. Я ведь, считай, своими руками его отстроил.

– У нас это уже третий дом на одном месте, – вставила теща. – От двух предыдущих ничего не осталось. Первый выгорел изнутри, а во второй молния ударила. Вся мебель, какая у меня была из Англии привезена, в огне пропала. Ужин три дня подряд слуги исправно готовили. А сегодня хоть шаром покати.

Впрочем, когда мы приняли ванну и переоделись из дорожных костюмов в пижамы, нас ждал превосходный стол. Вечер прошел под знаком истребления пчел, которые с наступлением темноты стали устраиваться на ночлег в разных ящиках и шкафчиках. Ползая друг по дружке, они кишели вязкой, забродившей массой; это зрелище напоминало процессы, наблюдаемые под микроскопом в подгнившем сыре; изрядное число насекомых летало по комнате и нещадно жалило нас прямо за ужином, тогда как на отшибе, в спальнях, среди постельного белья с ручной вышивкой, таились целые сторожевые отряды. Во всем доме стоял приглушенный гул. В комнатах расставляли лохани с кипятком, и перепуганный мальчишка-туземец черпаком смахивал туда сонных пчел. Часть мебели вынесли на воздух, чтобы заняться ею утром.

На следующий день мы обошли хозяйство – кофейную плантацию. Через некоторое время прибыл инспектор-геодезист, с которым мы объехали ближайшие окрестности, фиксируя неисправные водостоки. В сезон дождей, как рассказала мне пожилая хозяйка, ферма неделями бывает отрезана от соседей. Мы посмотрели, как наводится мост – под руководством, судя по всему, одного-единственного парня в резиновых сапогах. Страдалица Белинда лежала в корзине на веранде, а у нее над головой краснохвостый жако бессердечно передразнивал ее стоны.