— Не страшно. Хуже, когда муж к зачатию не успевает.

Колдунов посмотрел на него строго:

— Такие шутки не делают тебе чести. Так едешь или нет?

— Еду.

Начальник сразу успокоился и сел в свое кресло.

— Слушай мою команду, капитан. Сразу после нашего разговора следуйте домой, собирайте вещи, прощайтесь с супругой и отбывайте в аэропорт на мурманский рейс в двадцать один тридцать. Билет получите в воинской кассе. В Мурманске вас встретят, экипируют и доставят к месту назначения. С кафедральным начальством мы все уладим, никаких проблем с задержкой диссертации не будет.

— Простите, но я подрабатываю еще в гражданской больнице…

— Оставьте номер завотделением и главврача, я все улажу.

Поблагодарив и неловко вякнув «служу России», Иван покинул кабинет, прижимая к себе справочники, выданные Колдуновым.

Итак, проблема развода отложена по крайней мере на три месяца. Ребенок, этот чужой ребенок, родится без него, ему не придется изображать волнение и радость. Все складывается как нельзя лучше. Маловероятно, что у него будет там много работы, всего двенадцать человек, и сомнительно, что этих полярников подбирали из хронических больных.

Он будет читать, приведет в порядок свою чертову диссертацию, да просто будет три месяца жить на свежем воздухе и заниматься физическим трудом!

Дома никого не было, и он расстроился. Ему хотелось повидаться с Алисой перед долгой разлукой, вдруг она передумала разводиться? Он кидал в сумку белье, носки и свитера, делал в дорогу бутерброды и чутко прислушивался, не стукнет ли входная дверь. Увы, жена решила отсидеть все лекции, а ехать к ней в институт уже не было времени. Ваня обладал одной типично женской чертой: он всегда боялся опоздать на поезд или самолет. Даже к электричке он, зная, что через полчаса будет следующая, приходил заранее. А тут такое ответственное дело, все службы, и военные и гражданские, работают на то, чтобы доставить доктора Анциферова на полярную станцию, а доктор Анциферов возьмет и опоздает на самолет! Очень смешно!

Рейс в половине десятого, значит, нужно быть в аэропорту самое позднее в девятнадцать тридцать, а лучше в девятнадцать. Еще час на воинскую кассу — вдруг там очередь, а его крики о важном правительственном задании вряд ли разжалобят циничных военных. Час на метро плюс автобус. И где гарантия, что на Пулковском шоссе не будет пробки?

Назначив старт в шестнадцать часов, Ваня принял душ, вяло пожевал ленивых голубцов и сел за письмо Алисе.

* * *

«Меня срочно отправляют в командировку на три месяца, — писал он, — это не из-за нашего разговора, просто совпало. Подробности тебе расскажет Ян Александрович, я сам не в курсе, куда еду, знаю только, что на полярную станцию. Береги себя и ребенка. Оставляю карточку, мой пинкод ты знаешь, на всякий случай напоминаю. Пожалуйста, пользуйся ею, хоть там не так уж много денег. Правда, мне обещали перевести за командировку, и аспирантская стипендия тоже будет поступать. Обо мне не беспокойся, как только будет возможность, я дам о себе знать. — Тут Ваня задумался. У него оставалось еще немножко времени, чтобы написать, как он не хочет разводиться, как ему важно знать, что Алиса его ждет, но он не смог найти подходящих слов и закончил письмо скупо: — Я хотел бы вернуться к тебе».

Пробок не было, девушка в воинской кассе скучала без клиентов и обрадовалась ему как родному, так что Ваня оказался в аэропорту за полтора часа до начала регистрации. Он побродил по залу ожидания, зашел в книжный магазинчик и принялся увлеченно перебирать яркие томики. Сейчас наберет литературы, а потом будет на станции валяться в спальном мешке (Ваня плохо представлял себе быт полярников) и перечитывать любимые произведения.

В юности он очень любил читать, причем не только фантастику и «про войну», как все мальчики, но и серьезные классические романы. Он честно проштудировал всю школьную программу, даже «Войну и мир» одолел от корки до корки. Ему по-женски нравилось следить за переживаниями героев, за их любовными историями.

Вдруг среди современных пестроцветных романчиков ему попался томик «Анны Карениной».

Ваня полистал его. Любя Толстого, любя Голсуорси, он все же не понимал, почему Анна Каренина и Ирэн не вернулись к своим мужьям, людям в высшей степени надежным и положительным, к тому же простившим измену, а продолжали хороводиться с какими-то сомнительными мужиками. «Вот дуры», — думал шестнадцатилетний Ваня с прямотой юности, а сейчас вдруг понял почему.

Дело совсем не в любви. Просто им было стыдно, а от прощения мужей еще стыднее. Слишком велика оказывалась пропасть между ними — падшей, унизившей себя грехом женщиной и благородным мужчиной, простившим этот грех и оттого ставшим еще благороднее. Наверное, если бы Каренин с Сомсом оскорбляли их и били по физиономии, неверные жены вернулись бы домой, но они-то их жалели! А жалость унижает человека, унижает, что бы там ни утверждали великие гуманисты. И дело не в презрении жалеющего, он как раз может быть искренен в своем душевном порыве, а в чувствах того, кого жалеют. Ведь от глагола жалеть происходит прилагательное «жалок»…

Когда на человека обрушиваются бедствия, в которых он неповинен, то есть, говоря юридическим языком, форсмажорные обстоятельства, ему сочувствуют. А жалеть — значит прощать человеку его преступления и грехи. Анна Каренина не смогла жить униженной, не смогла перешагнуть эту пропасть между собой и мужем, понять, насколько она виновата, и возвыситься искренним раскаянием. Все пыталась найти другого виноватого, кроме себя…

Он хотел купить книжку, но подумал и отложил. Не нужно ему три месяца растравлять себе душу, лучше возьмет звездные дневники Ийона Тихого.

Ваня вздохнул. Алиса устала от его жалости, но беда в том, что он ничего не в состоянии изменить. Как бы он себя ни вел, она будет чувствовать его снисхождение и думать, что он ее презирает. Чтобы жить с ним на равных, ей нужно понять и простить себя, и никто вместо нее не сможет сделать эту работу. Как бы он ни хотел помочь, как бы ни желал ей добра…

Он расплатился с симпатичной продавшицей, немножко поболтал с ней о литературных новинках, но оказалось, что прошло всего двадцать минут. Время тянулось как резиновое. Ваня задумался, чем бы себя занять. Если он сейчас сядет с книжкой, в самолете читать будет уже нечего. Поднявшись на второй этаж, он полюбовался на летное поле, на пузатые тупоносые аэробусы и на то, как между ними снуют разнообразные машинки. Это зрелище быстро наскучило ему. Взгляд упал на стойку кафе. «Напьюсь-ка я кофе, ведь целых три месяца его не увижу!»

«Такого кофе век бы не видеть», — через минуту мрачно думал он, с отвращением прихлебывая кисловато-горькую, еле теплую жидкость. Настроение было одновременно приподнятым и ужасным. Предстоящее приключение будоражило, Иван рвался в бой и радостно думал о прыжке с парашютом в тяжелых погодных условиях. «Главное, не промахнуться мимо этой долбаной станции, а то в снегах заплутаю. Компас, кажется, на полюсе не работает… Впрочем, меня будут встречать. И еще важно не плюхнуться в какую-нибудь лужу, в ледяной воде очень противно! Я не прыгал восемь лет, интересно, конструкция парашютов сильно изменилась? Наверное, такие прибамбасы появились, о которых я знать не знаю. Ладно, попрошу обычный армейский парашют, в нашей системе обновления происходят раз в пятьдесят лет».