— Вы что, оба уезжаете? — мать опустила чашку на блюдце.

— Думаю, что да… — Березов молчал, и я продолжила: — Мы уже три месяца здесь торчим. Но вы можете оставаться. Снимем вам машину…

— Мы поедем домой на свою дачу, — ответила мать быстро.

Господи, а она что, рассчитывала полгода жить вместе?!

— Мам, мы вернемся. Анюта только две недели берет летом.

— А Настя с Костей?

Я повернула голову к Березову.

— А они-то куда от своих собак собрались?

Это мы говорили про ребят, с которыми занимались посылками.

— Они молчат, но, может, надо спросить?

— А в чем проблема? Ты — на почту, я — в студию. В сентябре же у тебя студенты уже. Август поживем здесь и хватит.

— Мы поедем к себе на дачу, — повторила мать. — А вы делайте, что хотите.

Отлично! Чего я хочу? Хочу наконец выйти из-за стола и подняться к себе, пока меня еще за что-нибудь не прочихвостили. Слава тоже встал, убрал наши чашки в посудомоечную машину и спросил:

— Пойдешь со мной гулять с собакой?

Я бы пошла, но тело ныло. От нервов. Как во время сессии. Да, я помню студенческий мандраж. Он у меня был. Ровно три сессии.

— Извини, я спать. Завтра уже буду человеком.

А сегодня я не могла быть даже женщиной. Нацепила пижаму и свернулась калачиком под одеялом в надежде, что Слава подумает, что я уже сплю. Но я не спала. Думала об Адаме, пусть и совсем немного. Потом о Мише с Эйлин, о злости матери, о глупости отца… О нервах мужа. Нам надо уехать. Три месяца вместе выше даже моих сил. Возможно, скажи я матери о приезде внука, она бы простила зятю все. А сейчас Березов главный виновник ее одинокой старости. Но у Миши своя жизнь, своя… Он не обязан своим присутствием скрашивать нашу.

— Яна…

Слава позвал, но я не ответила. Тогда он коснулся моего плеча. И мне пришлось повернуться. Ответить на поцелуй. Слегка. Мне мучительно не хотелось близости. Я понимала, что ничего сейчас ни дать, ни взять не смогу.

— Поцелуй «Отстань!», понял…

— Слава, не сегодня, прости…

— Можно тебя хотя бы обнять?

— Конечно…

Я проснулась в пустой постели. Глянула на часы — рань, семи даже нет. Может, Славка в туалет вышел? Тишина. Собака скреблась, а я не услышала? Стелла обычно спит за дверью на диване, но сейчас диван оказался пуст. Ушли тихо, не разбудив меня.

Вчера не открыли даже бутылки вина. Но мне почему-то безумно хотелось пить. И вот, спустилась вниз и здрасьте…

— А где папа? — спросила я вылезшую в кухню собаку.

Стелла в ответ лишь лизнула мне руку.

Не мог же уйти в такую рань на рыбалку? Прямо в тапках я вышла на открытую веранду, с которой сквозь деревья просматривалась пристань. Катер на месте. Рыбака не видать. Но на мостках валяется полотенце. Ушел плавать.

— Ненормальный…

Я вернулась в кухню, выпила стакан воды и уставилась на плиту. Приготовить, что ли, завтрак? Его любимый, чтобы хоть немного загладить вину за вчерашний отказ в ласке и за… Ну и за отпуск… Да к черту вину! Просто захотелось сделать мужу приятное. Не более того.

На столешнице стоял наполовину пустой ящик с клубникой. Сейчас быстро нарежу крупную ягоду на четвертинки и сварю варенье к блинам… Жаль, что родители спят. Придется замешивать тесто вручную, без блендера. Чертыхаясь и в итоге процеживая все комочки через сито, но удачно: обошлось даже без первого блина комом. Вскоре кухню и вообще весь первый этаж заполнил божественный аромат клубничного варенья. Я уже сняла с него пенку и нагло все съела.

— А разве самое вкусное не мужу?

Я уже ждала его с лопаткой в руке, но собиралась стукнуть собаку, которая тявкнула на хозяина — пусть мокрого, в накинутом на плечи полотенце, но вовсе не страшного. Свой вопрос он задал, заметив пустое блюдце с недавними следами пенки.

— Мужу…

Я обернулась к плите, чтобы снять блин и налить в сковородку новую порцию теста. И только потом обернулась, подставляя губы для утреннего поцелуя. Сегодня — со вкусом клубники.

— Мало…

Слава уперся руками в столешницу, чтобы не замочить мою пижаму, поверх которой я не набросила ни халатика, ни фартука. Но у него и с волос течет, даже коротких — почему не научится вытираться после купания! Я сорвала с крючка чистое кухонное полотенце и накинула ему на голову. Слава перехватил его и отступил на пару шагов, давая мне возможность перевернуть блин. Потом подступил снова и схватился уже за мою талию, но я увернулась от поцелуя и попыталась даже его оттолкнуть.

— Славка, ты холодный, как черт!

— Так ты ж меня ночью не пригрела…

Я толкнула его сильнее, и он отступил.

— Иди в душ. И спускайся завтракать. Кофе сварить?

— А родителей ждать не будем?

— А ты не хочешь тихого семейного завтрака?

— Очень хочу.

Я отвернулась к плите и, еще держа сковородку в руках, почувствовала под грудью руки мужа и плечом его подбородок.

— Березов, ты когда научишься не подходить к женщине, когда у нее сковородка в руках?

— Наверное, когда первый раз получу ей по башке, — его пальцы отыскали под тканью соски. — Но ведь я этого не заслужил?

— Допросишься!

Я с грохотом опустила сковородку на плиту — не специально, просто рука дрогнула, как и все остальное тело.

— Славка, прекрати! — шипела я полушепотом.

Его губы скользнули по шее к мочке уха. Я схватилась за ручку сковородки и почти обожглась.

— Слав, я блины пеку…

— К черту твои блины… Я хочу позавтракать тобой, пока все спят.

Я хотела отпихнуть его самой упругой частью женского тела, но он поймал мои бедра и прижал к своим.

— Слава, отвали! У меня блин сгорит!

— А у меня уже все предохранители сгорели, — он щекотал носом мне шею, прямо под растрепанной косой. — Блинов у тебя уже целая гора, а муж один… Подыхает.

Он отпустил одно мое бедро и потянулся к ручке, чтобы выключить конфорку. Я не успела даже выругаться — в кухне появился отец. Я не видела его, но услышала голос:

— Хватит приставать к моей дочери…

— Вот чего тебе не спится! — в ответе Березова не слышалось смеха.

Я получила желанную свободу и сняла перерумянившийся блин, не обернувшись к лестнице, по которой Славка протопал с грохотом разозлившегося ребенка.

— Пап, тебе чего-то надо?

Я наконец обернулась. Все так же с лопаткой в руке.