— Оружие опусти. И дай матери таблетку от головы.

— Давай я ей кофе для начала сварю. Пусть идет на веранду сядет.

— Иди сама ей предложи…

— Да вы что, слепые оба! — Внутри все клокотало. — Я блины пеку!

Отец ушел. Пришла мать. Бледная. Все как обычно…

— Ну что ты с утра развела?

— Я завтрак готовлю!

Действительно, ну чего вам всем не спится сегодня!

— Кому нужны твои блины…

Так не тебе и пеку! У меня подгорело больше, чем у блина!

— Моему мужу. А тебе я сейчас сварю кофе. Иди на воздух. Не надо дышать маслом.

Когда я вернулась с веранды, Славка, уже в бриджах и футболке, переворачивал оставленный мною на выключенной сковороде последний блин.

— Спасибо, — я погладила его по спине. — Накрой на стол, пожалуйста.

— Давай я лучше кофе сварю. На троих?

— Отцу чай…

— Почему мне чай?

Он тоже явился на кухню одетый, то только в тренировочные брюки.

— Потому что у тебя давление. Отойди от кофейной машины. Все равно не получишь. Лучше сметану из холодильника достань, — но вместо сметаны я сунула ему в руки тарелки. — Иди уже. Вас на кухне слишком много.

Следом пошли ложки и чашки. Я включила чайник и уставилась в спину мужа. Такая же прямая, как у Адама. Интересно, сколько Березов сегодня проплыл…

— Ты чего так смотришь?

Он повернулся ко мне лицом, а я и не заметила.

— Ты что-то сильно похудел…

— Влюбился, наверное, — послышалось из-за стола.

— Слушай, пап, вот чё ты лезешь! Когда не с тобой разговаривают.

— Так вы со мной никогда не разговариваете…

— Слушайте, как вы меня достали все!

Хорошо, что я ничего не держала в руках. Точно бы швырнула. А так лишь ушла с кухни в прачечную и хлопнула дверью. Никто следом не пошел, и я, вытряхнув в раковину одежду из плетеной корзины, принялась перебирать ее на предмет возможных пятен.

— Ты что завелась?

Березов резко распахнул дверь и так же сильно шарахнул ею, закрывая.

— Извини, — я не повернула к нему головы, продолжая бесцельно перекладывать туда сюда одежду, пока Славка не сгреб все за раз и не впихнул в барабан стиральной машины.

Я отошла к двери, ведущей в сауну.

— Яна, что случилось?

Березов сверлил меня взглядом. Еще секунду, и между глаз у меня будет дырка. Навылет!

— Ничего.

— Что-то с Мишей?

Вот же неугомонный!

— С твоим сыном все в порядке, — отчеканила я.

— Тогда почему с моей женой не все в порядке?

Он оперся о край столешницы, на которой в ряд стояли разные стиральные порошки, и я машинально начала читать их названия. К счастью, не вслух.

— У меня тоже болит голова. Не знаю… Слушай, я возьму кофе и посижу с мамой на улице, ладно? А вы с папой ешьте. Пожалуйста, — добавила я, когда каменное выражение так и не исчезло с лица Березова.

— Я не хочу без тебя есть!

Нет, он не крикнул. Просто прорычал это.

— Тогда возьми тарелку и сядь за стол на веранде. Я помогу, — добавила я тут же.

Блин блинский… Пекла блины, чтобы порадовать мужа, а только поругалась. Причем, со всеми…

Слава взял все тарелки и мой кофе. Я — банку сметаны и варенье, еще теплое, в вазочке.

Мать встретила и проводила нас тяжелым взглядом. Явно слышала мои крики даже за закрытыми дверями. Папа явился следом, таща свой чай. Я вернулась за блинами и, вжав ладони в край стола, зажмурилась. Секунда, и Березов, бесшумно подошедший сзади, развернул меня к себе.

— Хочешь лечь?

Я тряхнула головой. Слезы отступили.

— Я выпью кофе. Мне должно стать легче. Пожалуйста… — Я хотела попросить его отпустить меня, но увидев тревожный морской взгляд, снова зажмурилась и сказала: — Поешь. Я так старалась, чтобы тебе было вкусно…

— Спасибо, Яна, — он наклонился и поцеловал меня… в лоб. — Слушай… Он у тебя не горячий случайно?

Я приложила ко лбу ладонь: и правда горячий. Только это мозг закипел, не простуда…

— Да нет, тебе показалось. Сейчас выпью кофе и все пройдет. Муж у меня варит волшебный напиток.

— Это твоя итальянская машинка его варит, — усмехнулся Слава, подталкивая меня в спину к гостиной, чтобы быстрее вывести на воздух.

Я шла, не чувствуя ног. Что же я творю с собой и с другими? Собиралась всем улыбаться, а получилась вот такая петрушка…

— Что вы обе болеть вздумали? — оторвался отец от закручивания блина.

Мы с мамой промолчали. Я сидела у стола с краю, а она полулежала в шезлонге ближе к лестнице, ведущей к усыпанной гравием дорожке, убегающей между сосен к озеру. Отец ел блины со сметаной, а муж мешал сметану с вареньем. Получалось вкусно, но мне самой совершенно не хотелось есть.

— Может, сыра принести? Или крекер с виолой?

Крекер с виолой… Я даже улыбнулась. Виола — вкус детства, плавленый сыр, который решает абсолютно все проблемы, а не только утоляет голод. И я кивнула.

— Яна! — От маминого голоса сердце сжалось. — Что это за парень там с Росой?

Мать указывала на прореху между елок, натуральный забор, отделявший наш крайний участок от соседнего. С веранды была видна их крохотная пристань с моторной лодкой. Сейчас там сидела дочь соседа в обнимку со своим бойфрендом. Так я маме и сказала.

— Я не узнала Лукаса.

— Так это не Лукас, это Мика. Лукас был в прошлом году. С нового года у нее новый мальчик. Он, кстати, нам дорожку к дому расчистил в прошлый приезд. Он вообще рукастый. Томми на него не нарадуется. Заметила, что мостки новые? Они вместе перестилали. Ты просто пропустила этот момент.

Мама скорчила гримасу: то ли от боли, то ли от негодования.

— Сколько Росе лет?

— То ли шестнадцать, то ли будет шестнадцать.

— Ужас…

— Что ужас, мама?

Я так и не отпила кофе.

Она промолчала.

— Я считаю, что у финнов все правильно поставлено в этом деле. Хочется детям трахаться, пусть трахаются. Но под присмотром родителей.

Перед моим носом появилась тарелка с чесночным крекером и виолой. Слава сел рядом и придвинул ко мне кофе.

— Опять кости соседям перемываете, милые дамы?

Хотел разрядить обстановку — вышло только хуже. Мать встала и направилась к двери.