По некоторым причинам я не стремился посетить этот дом. Мои родители были высокомерными аргентинцами, я много путешествовал по Южной Америке и Европе, а Ирландия меня никогда не привлекала. Она казалась мне слишком пустынной и слишком католической страной, к тому же чересчур зеленой. Но Дон был крепко связан с Ирландией, как я с Буэнос-Айресом, и мне пора было увидеть ее своими глазами.

Первый раз в своей жизни я прибыл в Дублин в один из дней 1995 года, ранним утром. Когда мы приземлялись, я разглядывал через иллюминатор океан зеленых фермерских земель и почти сразу же затосковал. Но потом что-то произошло. После приземления мы проехали через самые зеленые поля, которые я видел в своей жизни, мимо холмов с овцами, коровами и лошадьми. Местность казалось просторной и девственной. Да, именно «девственной». Здесь не было высоток и торговых центров, строек и заводов. И да, вокруг все было зеленым, очень-очень зеленым. Я высунулся в окно и глотал прохладный, невероятно чистый ирландский воздух. Я был влюблен.

В течение следующих лет мы несколько раз приезжали в дом в Гранджбеллью. Когда я открывал парадную дверь, я неизменно чувствовал заплесневелый запах фермерского дома. Свежескошенное сено, собранное в стога на поле, старомодный дисковый телефон, очаровательный черно-белый телевизор всего с тремя каналами (кажется, по всем крутили «Друзей»). Мы сидели за кухонным столом, пили чай с серым хлебом, слушали ирландское радио. Я с трудом узнавал нового себя: я пел песню Danny Boy[23] коровам на поле и с головой погрузился в ирландскую сельскую жизнь.

Я очень привязался к притягательно-старомодному, хотя и скромному фермерскому дому. К слову, в прошлом веке в нем располагалось городское почтовое отделение. В каждой комнате были большие каменные камины. На участке находились загадочные сараи, которые меня так и тянуло исследовать. В них я находил старые ободы, маслобойки и молочные бидоны. Я бежал наверх, вытягивал одеяла из скрипучих старых сундуков и улыбался распятиям, висевшим на стенах уже много лет.

Спустя несколько лет, в сентябре, мы еще раз приехали в Гранджбеллью и действительно почувствовали себя так, словно вернулись «домой». Как только мы вошли в дом, я тут же улыбнулся. Мой разум отдыхал от суматохи жизни и работы, от стресса; воздух казался мне свежее, небо голубее, а поля зеленее.

Как быстро все может поменяться. На следующий день мы поехали на пляж Блэк-Рок, дорога уходила прямо в песок. Мы вылезли из машины и отправились исследовать уединенный пляж. Когда же мы вернулись к автомобилю, то поняли, что он завяз. Колеса крутились, но машина не двигалась. Так мы просидели несколько часов, сокрушаясь нашей неудаче. В конце концов при помощи местного жителя мы вытолкали машину.

На следующее утро мы с Доном решили поехать в Голуэй. Путь от восточного побережья до западного должен был занять пять-шесть часов, но мы с удовольствием предвкушали поездку через залитую солнцем сельскую местность. Примерно в обеденное время мы проезжали через очаровательный поселок Кловерхилл, расположенный примерно в десяти километрах от Кавана. Дон не хотел останавливаться. Он всегда прагматично относился к путешествиям и хотел, чтобы мы ели прямо на ходу и побыстрее добрались до Голуэя. Я же более романтичен: «Я проделал весь этот путь не для того, чтобы заказывать еду в автокафе, в каком-нибудь «Бургер-Кинге»!» Я разыскивал старый и привлекательный паб и остановился на Olde Post Inn («У них есть торт с инжиром!»).

Мы шли вдоль шведского стола, наваливая на тарелки различные мясные закуски и овощи. Я взглянул на экран телевизора над баром и заметил, что в новостях говорят о Нью-Йорке. Я снова посмотрел на горошек, морковь и кукурузу в майонезе (и это называется «салат»?), потом снова на экран, стараясь переключить внимание. Не очень понимая, что я только что увидел, я потянул за собой Дона, чтобы подойти поближе.

– Что это было? – спросил он.

Теперь внимание каждого, кто находился в пабе, было приковано к телеэкрану. Это не укладывалось в голове. Самолет врезался в башни Всемирного торгового центра? Сначала мы подумали (как и комментаторы), что этого просто не может быть. Пока это не случилось. Прямо у нас на глазах.

Мы стали свидетелями того, как второй самолет влетел прямо в башню. Мы ничего не понимали. Мы наблюдаем начало конца света? Мы были на острове, далеко-далеко, а это происходило через океан, на другом острове, в городе, где я родился. Я хотел бросить все и бежать, именно так поступают люди, когда их близкие оказываются в опасности. Как бы я хотел, чтобы самой крупной нашей бедой было вытягивание автомобиля из песка на Блэк-Рок!

Мы с Доном поставили тарелки обратно на стол. Пришло время отправляться домой. Но где был дом? Мы молча побежали к автомобилю и поехали обратно в Грандж-беллью. Я пытался позвонить родителям в Бруклин, но все телефонные линии США были заняты. Все авиарейсы в США отменили. Мы не могли вернуться.

Было очень мучительно находиться в отрыве от страны в этот непростой период.

Я всегда верил в старую поговорку – «дом там, где сердце». Но наши сердца определенно находились в США, где мы оставили свои семьи, своих друзей, своих коллег и свой патриотизм. Мы удивились, что новости не были такими проамериканскими и произраильскими, как те, к которым мы привыкли дома. Мы еще больше затосковали по родине.

В пятницу на той неделе была объявлена минута молчания. Все автомобили съехали с дороги. Это было трогательно, но, как ни странно, я почувствовал себя еще более одиноким. Мы остановились пообедать в пабе и обнаружили, что плачем, слушая новости. К нам подошла приятная ирландская пара и выразила соболезнования «нашей беде» – так ирландцы говорят о смерти родственника. Да. Именно так. Помимо буквальной потери жизни, это была смерть чего-то большего, более глубокого.

С тех пор прошло десять лет. У нас с Доном двое детей, которые никогда не ездили с нами в наш дом в Ирландии.

Теперь пришло время. Говорите ли вы о стране или о себе, чтобы сердце исцелилось, нужно многое сделать. В то время как строительство на Граунд-Зиро[24] продолжается, воспоминания о том, каково это переживать национальную трагедию так далеко от дома, начинают тускнеть. И когда я планирую поехать в Ирландию в грядущем сентябре[25] (в десятилетнюю годовщину трагедии 11 сентября), я ощущаю былую, знакомую тягу к ирландским пейзажам, теплоте местных жителей, запаху нашего дома. Да, я чувствую почти головокружительное предвкушение того, как привезу своих детей «домой».

Ну ладно, нет. Может быть, «дом» – не лучшее слово, чтобы описать это. Сомневаюсь, что я все еще верю в «дом там, где сердце». Думаю, что я пришел к пониманию, что дом – это просто дом. А когда мы путешествуем, мы – туристы, даже в нашем маленьком фермерском доме в Ирландии. И это нормально.