Быстрее всего попасть на другой берег можно было на лодке с электромотором: бесшумная, она не насторожила бы самозванцев. Но чтобы взять лодку, требовались ключи, а они были заперты в конторе пристани.

Гребные лодки были привязаны к своим столбикам, в каждой лежало по паре весел. Харли сел на мостки, перебросил ноги через борт одной из лодок, подтянул ее к стенке и совершенно беззвучно (ему самому понравилось) прыгнул на дно. Правда, после этого лодка ударилась о стенку с глухим стуком, способным привлечь к себе внимание того, кто окажется поблизости.

Он встал, оперся коленями о перекладину и оттолкнулся веслом от пристани. Лодка не издала ни звука, лишь забулькала и зажурчала озерная вода, расступавшаяся перед ее носом. Харли сидел посредине лодки, на гребной банке, лицом к носу, и использовал весло, как гондольер, отталкиваясь от дна озера. Медленно отойдя от пристани, он свернул на север с намерением достичь дальнего берега. Когда глубина стала слишком велика, пришлось пересесть лицом к корме и пойти на риск – поставить весла в уключины и грести обычным способом. Уключины были хорошо смазаны, но все же слегка поскрипывали, и Харли после каждого гребка поднимал весла, чтобы лодка как можно дольше двигалась по инерции и не производила шума.

Озера он не боялся. Опасных существ там не водилось. Но даже акулы и аллигаторы не остановили бы его, и он сбежал бы вплавь, если бы не было лодки.

Несколько недель подряд он вел себя наилучшим образом, словно смирился наконец с новой жизнью. Он перестал спорить со взрослыми, больше не пытался поднять детей на бунт и даже сделал вид, что ему понравилось празднование дня рождения, с мороженым и тортом, хотя без подарков это было обычным фарсом.

Он перестал жаловаться на содержание в тюрьме. Конечно, они называли это не тюрьмой, а школой, хотя никто не пытался его ничему учить и не предполагал, что он чему-нибудь научится. Ни классов, ни учебников, ни уроков. Все восемь детей могли смотреть телевизор, запускать видеоигры, развлекаться, проводить время как угодно. Но им не позволяли общаться с теми, кто не был жителем городка.

Самозванцы притворялись, будто то, что они делали с ним и другими детьми, – нормально, что такой порядок существовал на протяжении нескольких поколений. Похоже, они даже верили в то, что говорили, хотя все это было лишь огромной кучей вранья. Харли отправили в тюрьму десятью месяцами ранее, в мае прошлого года, через два месяца после его тринадцатого дня рождения. Неужели им казалось, что он не помнит своей прежней жизни, когда он мог гонять на велосипеде в город, когда его возили на автобусе за одиннадцать миль, в главный город округа, в настоящую школу?

Мягкая подсветка отеля постепенно сходила на нет от северного конца к южному. Харли посмотрел налево, на восток; огни города слабо посверкивали в четырех милях от него. Западный берег был дальше, и хотя вдоль него, по дуге, стояло много домов, сейчас окна их были темны.

Северный берег озера, куда он греб, большей частью оставался нетронутым. Харли собирался причалить там и пробраться по опушке к лугу, откуда легко добраться до Лейквью-роуд. Лейквью выходила на дорогу округа. Возможно, там ему удастся остановить фуру и убедить водителя отвезти его к шерифу округа или даже в управление полиции штата.

Дальнобойщики – хорошие парни, они много работают и заслуживают доверия. Так всегда говорил его дядя, Вирджил Хиггинс, прежде чем перестал быть дядей Вирджилом – его заменил самозванец. Теперь нельзя верить ни одному слову этого человека.

Харли не знал, удастся ли ему убедить полицию, что люди в Доменной Печи стали другими, что они не такие, как раньше. Но он не сомневался, что посеет в полицейских зерно сомнения и они задумаются, почему всех – восьмерых – ребят в возрасте до шестнадцати лет в один и тот же день перевели из государственных школ в частную. Когда полицейские начнут расследование и увидят эту липовую школу, они сразу же поймут, что перед ними тюрьма.

Проделав примерно треть пути, Харли начал грести быстрее, не обращая внимания на шум, хотя и помнил о том, что звуки хорошо разносятся по воде. Но вскоре он начал уставать, несмотря на хорошую форму и спортивное телосложение. Руки у него стали тяжелыми, словно это были камни, приделанные к телу, шейная часть позвоночника, казалось, состояла не из костей, а из плетеных связок нервов, которые от физического усилия нагрелись и стали слишком чувствительными.

Озеро оказалось шире, чем выглядело днем. Даже в этой безлунной темноте он хорошо ориентировался: подсветка отеля обозначала южный берег, а на востоке светились огни городка, в который он хотел попасть. Он сказал себе, что нужно не волноваться и грести дальше, но все-таки греб, волнуясь, пока нос лодки вдруг не уперся в мель.

Харли поднял весла, бросил лодку и побежал по мелководью, разбрызгивая воду. Берег был скорее галечным, чем песчаным, камешки с треском перекатывались под ногами, промокшие кроссовки хлюпали, а он мчался на восток по этой бледной полосе: справа – плещущая вода, слева – стена леса. Южный берег и само озеро просматривались хорошо, но деревья вокруг Харли были окутаны легким туманом, который, казалось, исходил от камней. Влажный воздух становился гуще от запаха корабельного леса.

Он дошел до склона, поросшего травой, и повернул на север, пробираясь через сорняки. В воздухе стоял слабый сладковатый запах гниения прошлогодних плодов ноголиста, которые разложились, образовав густой компост.

Харли добрался до гребня и вышел на Лейквью-роуд. На дальнем отрезке двухполосной асфальтовой дороги его ждали три машины, включая отцовский «рейнджровер». Пять человек – темные фигуры среди еще большей темноты, лица затенены капюшонами, но все же бледнее туловищ. В отсутствие луны и другого света их глаза не отражали ничего – выжженные дыры в невыразительных лицах, окутанных дерюгой.

Окружная дорога пересекалась с этим шоссе в трех милях к западу. Столкнувшись с отрядом, выставленным против него, Харли не имел ни малейшей надежды преодолеть следующие сто ярдов, не говоря уже о трех милях.

У него опустились бы руки, не будь он отчасти готов к такой встрече. Правда, он надеялся на удачный исход, но провал научил его кое-чему, и в следующий раз он наверняка избежит ловушек.

Мужчины стояли неподвижные и безмолвные, тонкая марля тумана закручивалась вокруг них неторопливыми серыми потоками, словно они были не людьми, а примитивными духами, которые злобная природа слепила из лесной плесени и тины и бросила на борьбу с человечеством. Наконец самозванец, который называл себя Бойдом Хиггинсом, перешел дорогу и положил руку на плечо Харли:

– Идем, сынок. Тебе надо как следует поспать.

Харли рывком освободился от его руки:

– Не называйте меня сынком. Я не ваш сын.

– Остался именинный пирог и мороженое. Поешь немного, а потом ложись.

Выхода не было – Харли перешел дорогу, сел на переднее пассажирское сиденье «рейнджровера», пристегнулся и обмяк в ремне безопасности. Впереди них ехал «шевроле-сильверадо», а позади – «хонда-аккорд», словно эти пятеро сопровождали опасного маньяка-убийцу после неудачной попытки побега.