И на этот раз он успел подстелить на сырую землю кошму, но сутки… а может, и двое суток Черника бродила оседланная, в поисках воды и пищи… Вроде бы нашла где-то, если судить по выражению морды…

– Ах ты, моя умница… И ты тоже, зубастый-языкастый… Не бросили меня… Сам, сам кушай, Гвоздик, спасибо, потому что я это есть не собираюсь…

Бодрость уже не возвращалась, мысли в голове путались… Хотелось лечь и вывернуться наизнанку. И забиться в судорогах… А Снег утверждает, что порча такой силы только богам под силу. Ну и что? Богам, значит и богиням… На голом упрямстве Лин вскарабкался в седло, кое-как определился с направлением и попросил Гвоздика бежать впереди, направлять путь. И Гвоздик, ничем более не способный помочь своем другу, как бы ему этого ни хотелось, проникся важностью положения, совершенно перестал озорничать и баловаться, только бежал вперед, целеустремленно, ровным и сильным махом. Черника тоже словно чувствовала боль и растерянность своего хозяина, трусила ровно и без жалоб. Она бы и со всей скоростью скакать могла, но хозяин… Он и так едва ли не лежит в седле, все за гриву цепляется…

Последние сутки перегона Лин пребывал в почти полном беспамятстве, из последних сил удерживаясь, чтобы не вывалиться из седла и грянуться оземь в предсмертных судорогах… Снег… Снег – он выручит, Снег спасет… скорее же, Чери.

Встревоженный Снег почуял их, еще не видя, выскочил загодя… Черника выбежала из-за поворота и жалобным ржанием подтвердила, что – да, с хозяином несчастье, а она очень устала… В последнем проблеске сознания Лин узрел седую бороду, серые глаза, тревогу в них, лоб в морщинах… Все. Он так бы и упал, если бы Снег не подхватил его на руки, как маленького, но Снег успел вовремя и теперь, с Лином на руках, бегом помчался в пещеру. Крови нет, ран нет, это он чуял уже на ходу… Но – что тогда?

Раздеть Лина и выложить на лавке лекарские приспособления – было делом нескольких мгновений: да, все чисто. Все защитные заклятия действуют исправно… Отравлен? Н-не похоже. Что же тогда? Снег прощупал сердце, биение жилок на висках и руках, понюхал дыхание… Там – буря в груди! Но – почему? Снег пребывал в полной растерянности: внутри у Лина шла настоящая битва каких-то очень значимых сил… явно связанных с магией… Да, но какой-то разношерстной магией… тут тебе и… а с другой стороны… Надо что-то делать, иначе будет поздно! Снег решился колдовать наугад, хуже того, что есть, уже нечего ждать: он взметнул обе руки к вискам, затем выставил их вперед, сцепив ладони в плоский тупой клин, и нацелил его на грудь Лина, примериваясь. Но тот, по-прежнему без сознания, внезапно выгнулся дугой, его сотряс кашель, похожий на рвоту, и изо рта выскочило, даже вылетело – что-то желтое, блескучее, похожее на яйцо… Покатилось, подскакивая, с тягучим звоном по каменному полу… Гвоздик сунулся было обнюхивать, но Снег успел раньше и ухватил двумя пальцами, на подскоке, у самого пола. Это был гладкий округлый золотой предмет, овальный в сечении сбоку и овалом поменьше, если смотреть сверху… Похоже на медальон, в котором обереги хранят… Рисунок!

Снег всмотрелся в рисунок, который был… не что иное как герб… Снег опомнился и обернулся на Лина: тот был еще жив, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, глаза тяжело закрыты… Снег провел вдоль тела свободной рукой – да, жив, и не хуже ему… Ого! Лучше, явно лучше, и буря улеглась… Значит, и вмешиваться рано. Пусть теперь там пыль, пена, дым и прочая муть осядут, раз непосредственной угрозы жизни уже нет… Что за медальон такой? А герб-то… Не может быть!

Простейшее замковое заклинание лопнуло под пальцами Снега, и медальон открылся. Если бы кто-то из давно знающих Снега людей увидел его в эти минуты, он был бы несказанно поражен смертельной бледности его, дрожащим рукам и губам. Снег смотрел на крохотную золотую пластинку, выпавшую из медальона, всю покрытую письменными значками… Смотрел, недвижный как столб, и тихо сопел. Потом вдруг смял в кулаке медальон и пластинку, выронил на пол и закричал во весь голос. Рука его дернула ворот рубашки раз, другой, плотная шерстяная ткань лопнула, почти до пояса обнажив широкую грудь, скользнула ниже, к поясу, нащупала метательный нож.

Гвоздик, нерешительно урча, встал между недвижно лежащим Лином и жутко воющим Снегом. Гвоздик никого и ничего не боялся в этом мире, однако сейчас его сковывал настоящий ужас перед тем, что он почуял в старшем вожаке… Уши у Гвоздика сами собой пригнулись к бугристому черепу, хвост позорно спрятался внизу, между ног, вжимая маленькую голову в брюшную чешую, но, тем не менее, он не собирался отступать: страх – это страх, а друг – это друг! Путь закрыт.

– Ишь, ты!.. Защитник, а? Ты чего подумал, а? Что я твоего Лина… эх, дурачок…

Снег покрутил головой и со стоном запустил нож в тотемный столб у стены. Тот жадно въехал в крепчайшее дерево едва не наполовину!

– За что боги меня наказывают… За что??? С другой стороны – за что бы им меня награждать?

Снег пошел к столбу и попытался вынуть нож, тот сидел туго. Снег поднапрягся… и еще… со всей силой… потом терпеливо пошатал рукояткой вверх-вниз – постепенно пошел нож наружу.

– Не урчи, скотинушка, все позади уже. Жив-здоров наш Лин, живехонек, здоровехонек… Пойдем лучше на двор, Чернику расседлывать. А, Гвоздик?

Гвоздик, ошеломленный быстрыми и внезапными переменами в обоих вожаках, подошел поближе к Лину, обнюхал его… Да, в порядке хозяин, спит, улыбается, очень глубоко спит… Снег на двор зовет, наверняка там что-нибудь интересное происходит… Гвоздик на всякий случай облизал Лину оба уха и нос – нет, крепко сморило, не хочет просыпаться… Ладно, тогда можно и на двор, Чернику проведать, по грядкам пробежаться, там явно первыми спелыми ягодами пахнет…

– Проснулся?

Первое, что Лин увидел, открыв глаза, это сидящий возле его постели Снег, а второе – из-за его спины выглядывающий Гвоздик.

– Да. Я… жив? А что со мной было? – Лин нерешительно приподнялся на локтях, не зная, можно ли ему совершать такие опрометчивые движения…

– С тобой? Упрямство. Вставай, вставай, ты ослаб в пути, но вполне здоров. Я бы сказал: приступ невероятного упрямства, вот что с тобой случилось.

– Как это?

– Так это. Соперничать с твоим упрямством способна лишь иногда присущая тебе тупость, сиречь – лень ума. Но и я не умнее оказался. Есть хочешь?

– Угу. И очень.

– Тогда к столу. Мотону я этим утром развернул, даже на порог не пуская, так что будешь есть мою стряпню.

– Похлебку, небось, да, Снег? Ты не думай, я с превеликим удовольствием! А почему ты ее отослал?

– Похлебку, угадал. Будем есть – и я все расскажу. Событий позади и впереди много. Так много, что вся дальнейшая ткань бытия подчинится этим событиям и будет набиваться на нее отныне – совсем другим узором. Ты ведь у нас дворянин и князь оказался.

– Как это???

– Заладил же… Других слов у тебя нет, что ли, для вопросов и удивлений? Одевайся, мойся, делай утренние дела – и к столу, а я пока откашляюсь для рассказа…