Сначала разговор зашел о даме, опоздавшей к отправлению парохода. Немедленно последовало сообщение леди Ханстентон:

– Говорят, она отравила троих своих мужей, каждый из которых оставлял немалое наследство. Но, полагаю, молва несправедлива, она отравила всего двоих, третий просто подавился.

Лорд Дарлингтон закашлялся, не в силах проглотить кусочек барашка.

– Что с вами, лорд Дарлингтон? Вы должны быть осторожны, вы же не хотите оставить свою прелестную супругу вдовой?

После такого вопроса бедного лорда потряс новый приступ кашля. Роберт заметил чуть лукавый взгляд Коры. Похоже, ее не слишком испугал тон леди Ханстентон.

О виконте Остене, которого назвали милым молодым человеком, леди Ханстентон отозвалась куда резче:

– Ах, боже мой, какой вздор! Если у него нет средств для достойной жизни, к чему быть милым человеком? Вот если бы он имел приличный годовой доход…

При такой даме разговор просто не мог не зайти о чистоте нравов, лорд Дарлингтон заметил, что ныне это самая модная тема.

– Не так ли, миледи?

Чувствуя на себе пронзительный взгляд леди Ханстентон и понимая, что каждое произнесенное слово будет подвергнуто обсуждению и осуждению, Кора тем не менее не удержалась:

– Когда столько говорят о чистоте нравов, не значит ли это, что ни чистоты, ни нравов давно нет?

На мгновение замерли все: Роберт и миссис Левинсон, стараясь скрыть улыбку, лорд Дарлингтон, пытаясь понять, что последует, остальные от неожиданности, а леди Ханстентон, подбирая достойный ответ дерзкой молодой леди. Нашелся вопрос:

– Лорд Дарлингтон, почему вы спрашиваете леди Кору Кроули, разве молодой женщине пристало иметь собственное мнение в чем-то, кроме нарядов и обустройства детской? Разве этих забот мало?

– Полагаю, это зависит от леди. Некоторым достаточно забот у портнихи и в детской, некоторым нет, – парировала Кора.

Настроение у леди Ханстентон испортилось окончательно не только из-за осенней непогоды, такое общество за столом и в гостиной ей совсем не подходило. Понятно, что, вернувшись в Лондон, она в первый же день распустит слухи об «этой американке» – молодой графине Грэнтэм. Роберт сознавал, чем подобное грозит Коре, но ему понравился отпор, который получила старая сплетница.

Он хотел бы попросить капитана пересадить их с Корой за другой стол, но как при этом быть с миссис Левинсон и леди Ханстентон, не оставлять же их на съедение? Хотя едва ли миссис Левинсон можно съесть, зато перепалка между ней и леди Ханстентон грозила неприятностями, в Лондоне слишком многие прислушивались к мнению старой диктаторши.

Пересаживаться не потребовалось, за завтраком леди Ханстентон сидела уже в другом обществе, а капитан объяснил, что старой леди показалось, что на прежнем месте сквозняки, которых она страшно боится.

Но в тот же вечер леди Ханстентон умудрилась дать Коре наставления. В ответ на просьбу лорда Дарлингтона сыграть что-нибудь Кора просидела за роялем почти час – ее просто не отпускали, аплодируя. После первого исполненного произведения (это был обожаемый ею Ноктюрн до диез Шопена) леди Ханстентон посчитала необходимым высказаться:

– Дорогая леди Кроули, должна заметить, что вы хорошо играете. Но чтобы добиться еще больших успехов, вам надлежит ежедневно тренировать руки. Вот я в ваши годы играла подолгу и была прекрасной пианисткой. К тому же я тонко чувствую музыку и должна сказать, что ваше исполнение меня полностью удовлетворило…

Она бы еще долго высказывала свою точку зрения, но Кора, коротко поблагодарив, снова опустила руки на клавиши. Перебивать столь хорошую игру своими наставлениями показалось неприличным даже леди Ханстентон, и та замолчала, а осознав, что наставлять молодую графиню не придется вовсе, ретировалась, отговорившись все теми же сквозняками и головной болью. Никто не заметил ухода леди Ханстентон, что не добавило Коре приязни со стороны старой дамы.

Но Роберта куда меньше интересовали отношения Коры с леди Ханстентон, хотя он и понимал будущие проблемы супруги. Куда больше его интересовали их собственные отношения.

Их номер с двумя спальнями и большой гостиной за время плавания так и не превратился в номер с одной пустующей спальней. После долгого концерта, а потом прогулки по палубе Роберт проводил Кору в их номер и удалился в курительную комнату, чтобы дать ей время подготовиться ко сну. Он не курил, не пил и даже умудрился не пропахнуть дымом дорогих сигар, но ничего не изменилось.

Оставалось лишь терпеливо ждать, уповая на милость божью. Может, когда схлынет свадебная суета и жизнь войдет в свое русло, что-то наладится само собой?

А пока в ресторане постоянно слышался властный и скучный голос леди Ханстентон, в очередной раз рассказывающей поучительный пример из своей жизни или делающей наставление нерадивым слушателям, играла музыка, за бортом плескалась зеленая океанская вода, и Лондон приближался со скоростью движения парохода.

Все казалось, что там, в Лондоне, в Даунтоне все изменится, трудности исчезнут, проблемы разрешатся сами собой, а жизнь станет просто замечательной. Не может не стать, они же заслужили счастье.

Лондон встретил молодых супругов и их родственников туманом и сыростью; это вызвало столь бурное возмущение миссис Левинсон, что Роберт едва не принялся извиняться за климат родной Англии.

– Мама, ну что ты, – взмолилась Кора, – разве в Нью-Йорке не бывает дурной погоды?

– Не бывает! – заявила Марта Левинсон так уверенно, что даже у ее дочери закралось сомнение, будто она свою жизнь прожила именно в Нью-Йорке.

– Миссис Левинсон, погода непременно исправится, стоит ей только осознать, сколь высокая гостья прибыла в Англию, уверяю вас. – Роберт постарался, чтобы в голосе ни в малейшей степени не слышался сарказм или насмешка, но миссис Левинсон вовсе не глупа, она прекрасно поняла слова зятя и к его изумлению… рассмеялась:

– Ну, если вы обещаете…

Впрочем, миссис Левинсон не понравилось все – от погоды (так и не пожелавшей исправиться, несмотря на бодрые заверения Роберта) до организации свадебного приема и состояния высшего света Лондона. Последний не угодил тем, что «стал еще скучней прежнего».

Леди Вайолет старалась изображать радость и удовольствие по поводу женитьбы сына и даже счастье от появления новых родственников за океаном, но ей это плохо удавалось, несмотря на все усилия.

Кора получила первый «урок» в день прибытия. Слегка прикасаясь в знак особого расположения к щеке невестки, свекровь поинтересовалась:

– Надеюсь, вы уже беременны, Кора? И, надеюсь, сыном?

Кора вспыхнула от вопроса, словно пламя, и потупилась:

– Боюсь разочаровать вас, леди Вайолет.

От дальнейшего обмена любезностями их отвлекла миссис Левинсон, принявшая основной удар на себя. Наблюдая, как мать нарочито демонстрирует свои манеры и свое видение мира, Кора и ужасалась из-за поведения матери, и восторгалась им же. Миссис Левинсон не желала подчиняться правилам, которые ей были неудобны, и ее не очень волновало осуждение леди, подобных вдовствующей графине. Кора так не смогла бы, она заранее согласилась со всеми требованиями и желала быть похожей на леди Вайолет, а не на миссис Левинсон.