– Пойдем, все готово, и Сосиген уже ждет.

В триклинии действительно все было готово для трапезы, а александрийский астроном стоял, держа в руках свитки папируса, видно, с расчетами. Но Цезарь решил сопротивляться до конца:

– Пока не поем, ничего слушать не буду! Сосиген, иди к столу, от хозяйки приглашения не дождешься!

Клеопатра даже бровью не повела, лишь оглянулась на Хармиону, видно, давая знак, чтобы принесли угощение. Но по тому, что мест для возлежания было три, а кроме них больше никого не предвиделось, Цезарь понял, что на Сосигена тоже рассчитывали.

Конечно, астроном был несколько смущен возможностью ужинать вместе с сильнейшими мира сего, но держался стойко. Цезарь с удовольствием заметил, что он знаком отказался от вина, видно, предпочитая, как и диктатор, вести нужные разговоры трезвым.

Вдруг у Цезаря мелькнула озорная мысль: календарь может подождать и до завтра, интересно, насколько хватит терпения у Клеопатры, если затянуть ужин допоздна? Он хвалил одно блюдо за другим, все затягивая и затягивая разговор и разглагольствуя о каждом из них. Сначала царица злилась, потом ее взгляд вдруг блеснул лукавством: Клеопатра поняла хитрость Цезаря. Ах, ты так? Ну, держись!

Словно объясняя Сосигену чтото о гаруне – рыбном рассоле, так любимом римлянами, она поегипетски произнесла:

– Сосиген, ничему не удивляйся. Диктатор намеренно затягивает разговор, проверяя нашу выдержку, потерпи немного.

Следом царица о чемто попросила Хармиону, та кивнула, и почти сразу в триклиний вошел повар.

– Вот тот, кто приготовил так понравившиеся тебе блюда, Цезарь. Думаю, стоит похвалить его в лицо и расспросить, как получаются столь изящные вкусы.

Цезарь мгновенно понял задумку любовницы, улыбнулся повару:

– Я благодарен тебе за необычные вкусы и умение угодить любому, даже самому капризному гостю. Думаю, хозяйка тоже ценит твои старания. У тебя много дел? Ты можешь идти.

Казалось, после этого повара можно бы и отпустить, но Клеопатра с воодушевлением возразила:

– Нет, нет! Дела подождут. Ради такого гостя, как диктатор, повар готов бросить их все, рискуя испортить какоенибудь блюдо. Но, думаю, у него уже готово все, поэтому мы можем подробно расспросить о таинствах его кухни. Скажи, как долго жарился вот этот гусь и какие приправы нужны, чтобы он был столь ароматен?

Цезарь с любопытством уставился на любовницу. Та явно собиралась разыгрывать целый спектакль. Интересно, а теперь насколько ее хватит?

Хватило надолго, причем немного погодя Клеопатра действительно так увлеклась расспросами собственного повара, что, похоже, забыла, для чего это задумано. Она уже не лежала, а сидела, воодушевленно задавая вопрос за вопросом.

Сосиген потрясенно наблюдал за царицей, а Цезаря так и подмывало закрыть рот Клеопатре поцелуем. Ну что за женщина! Начала с мелкой мести за его нежелание слушать про календарь, а теперь увлеклась сама и остановить ее трудно. И все же он нашел способ сделать это!

Цезарь чуть наклонился в сторону Сосигена:

– Думаю, хозяйка столь увлечена беседой с поваром, что мы можем удалиться и в это время обсудить твои расчеты.

Астроном беспокойно оглянулся на Клеопатру: а как же царица, позволительно ли уйти без ее разрешения? Цезарь усмехнулся:

– Позволительно, пусть болтает о достоинствах запеченной рыбы перед отварной.

Но уйти не успели, у Клеопатры два уха, одно из которых внимательно слушало повара, а второе Цезаря. Как и сам диктатор, она тоже умела делать несколько дел сразу.

– Хотя наш гость и хвалил твои блюда, он не намерен слушать о тонкостях их приготовления. Что делать, это дано не всем мужчинам… Мы еще побеседуем с тобой о рыбе. – И тут же повернулась к Сосигену: – Продолжим в таблине, если ты не против.

Цезарь едва не огрызнулся: не мешало бы спросить сначала его! Но не успел, улыбка хозяйки предназначалась уже любовнику:

– Я угадала твое желание. Цезарь?

– Угадала.

Клеопатра вздохнула с деланым облегчением:

– Хорошо, а то мне показалось, что ты хотел побеседовать с поваром, но оказывается, я ошиблась, и ты все это время страстно желал обсудить астрономические расчеты Сосигена!

Все это время Цезарь страстно желал совсем другого, но не говорить же об этом вслух перед астрономом!

И все же он был не менее разумен, чем любовница, и не меньше нее умел увлекаться умными идеями. А идея нового календаря была именно таковой. Его реформа назрела давно, календарь римлян был лунным и заметно опережал солнечный, потому как включал в себя всего 355 дней. Недостающие дни обычно прибавлялись каждые два года в конце года, но изза давних политических неурядиц этого уже несколько лет не делалось. Клеопатра говорила верно – все праздники опережали свое нормальное положение уже на два месяца! Ладно бы Сатурналии, но нелепо радоваться празднику урожая, когда такового пока нет.

Сосиген показал свои выкладки. Все было очень разумно: год по 365 дней и раз в четыре года для устранения несовпадения добавлять всего один день – високос. Но чтобы немедленно прийти к нормальному положению дел, действительно требовалось удлинить нынешний год до 445 дней! Сколько ни пытались придумать чтото другое, не выходило. Последовательно прибавлять дни, снова и снова пересчитывать…

Цезарь положил руку на расчеты Сосигена:

– Ты прав, нужно прибавить единожды сразу и не растягивать реформу на долгие годы! Продлю год до 445 дней и с календ января начну новый, уже более длинный год!

Он оглянулся на Клеопатру и замер – та стояла, улыбаясь во весь рот. Наконецто египетской царице выпало хоть чтото сделать для Рима! Жестом отпустив Сосигена (астроном удалился быстро и тихо, видно, у Клеопатры все приучены исчезать бесшумно и не мешать царице), Цезарь заключил любовницу в объятия:

– Ну, теперь ты довольна?

Та привычно фыркнула:

– Ты делал это для меня или для Рима?!

– Для тебя.

На мгновение на лице все же мелькнуло выражение изумленной растерянности.

– Но и для Рима, конечно.

Снова фыркнула:

– Ты все делаешь для Рима!

– А ты для кого или чего?

– Для себя! И для тебя!

– Первое куда честнее.

– Неправда. Для тебя я готова на многое.

– Но не на все.

Чуть задумалась, кивнула:

– Не на все. Глупо было бы для тебя лишать себя жизни или делать чтото плохое Цезариону. Но если ты не будешь требовать такого, то я готова на все.

Цезарь был протрясен откровенностью любовницы. Кто еще мог вот так честно признаться одновременно и в любви, и в эгоизме? В который раз он подумал, что египетская царица куда лучше любой из римских матрон, даже Кальпурнии! Та готова отдать за Цезаря свою жизнь, но чтобы она это сделала, нужно подсказать. А эта не станет жертвовать своей, лучше оградит самого любовника от гибели.