Правда, как оказалось, не весь.

Цезарь попрежнему жил в своем имении, и ее туда звать не собирался даже в гости! Клеопатра почувствовала, что ее задевает такое пренебрежение любовника. Ради Цезаря она оставила сына, свою Александрию, а тот живет себе как ни в чем не бывало!

Женская любовь весьма похожа на реку. Есть реки бурные, которые вдруг срываются с высоких ледников и пробивают себе путь сквозь горные породы, они разрушительны. Есть совсем другие, те, что рождаются из малых родничков, крепнут по пути, набираясь сил постепенно, зато когда разливаются, способны дать воду многим полям и жизнь многим людям. Но даже такая река может не просто выйти из берегов, но и погубить, если половодье будет слишком сильным. Вода захватывает и уносит с собой все, что попадется на ее пути, не считаясь, дорого ли это комуто.

Обиженная женщина похожа на реку в бурное половодье.

Цезарь не обращает на нее внимания?! Чего ради она тогда торчит в Риме? Очень хотелось вернуться, но, поразмыслив, Клеопатра решила, что это будет слишком похоже на возвращение побитой собаки в свою конуру. Взыграла гордость. Диктатор и все остальные уверены, что она в Риме ради него, что сидит, как Кальпурния, и ждет, когда повелитель обратит, наконец, внимание? Нет, она не такова! Хватит маяться от безделья на вилле и выглядывать в сторону Тибра в надежде увидеть долгожданные носилки! Хватит ждать почту и страдать! В Риме есть где и чем развлечься? Значит, она будет это делать!

Хармиона ахнула:

– Ты собираешься заводить интрижки?

– Вот еще! Здесь нет достойных меня!

Служанка обрадовалась, она снова видела перед собой настоящую царицу, а не унылое существо, которое бросили на холодной вилле, пусть и среди позолоты.

Клеопатра написала Фульвии, приглашая к себе и спрашивая, что интересного произойдет в ближайшие дни в Риме. Она сетовала, что загруженная делами и заботой о маленьком Цезарионе не могла уделять должного внимания общению с приятными людьми и развлечениям.

Фульвия с удовольствием откликнулась, приехала, позвала с собой на гладиаторские бои.

– В Риме всегда есть что посмотреть и где побывать!

Знать бы красотке, кого она водит на разные представления, ведь через несколько лет именно ради Клеопатры Марк Антоний разведется с супругой и останется жить в Александрии! Но тогда Фульвия старалась показать царице веселый Рим и саму себя всем римлянам рядом с царицей.

Цезарь писал:

«Я слышал, что ты развлекаешься? Но почему вместе с Фульвией, во всем Риме не нашлось более достойной матроны?»

Клеопатра огрызалась:

«Что же мне прикажешь, сидеть в одиночку на вилле, как прошлой осенью и зимой? А что касается Фульвии, то она, по крайней мере, честна и не изображает из себя добропорядочную недотрогу. Если ей весело, она веселится, если злится, то тоже говорит откровенно. Или, по твоему мнению, я должна проводить вечера в обществе Сервилии и глупенькой Юнии? Первая годится мне в матери, вторая способна думать только о Долабелле…»

«А ты становишься злой. Не замечал раньше, чтобы ты могла быть столь безжалостной к соперницам!»

Клеопатра действительно злилась, Цезарь позвал ее в Рим, поставив в особое положение по отношению к остальным, но не делал ничего, чтобы защитить от пересудов патрицианок, а теперь и попросту бросил в одиночестве. Какое право он имел в чемто укорять?! Задетая гордость заставляла отвечать не менее резко:

«Это кто соперницы, Сервилия?! Ты меня разочаровываешь, я надеялась, что старушка уже не способна быть ничьей любовницей».

Прочитав такое, Цезарь хохотал. Клеопатра ревнует его даже к памяти о любовной связи с Сервилией? Значит, он еще не безразличен египетской царице.

Но были и совсем другие письма, когда перепалка о римских матронах отходила на второй план, а главным было обсуждение будущего и рассуждения о природе власти. Снова и снова Клеопатра внушала, что власть дается человеку богами, а потому противиться ей нельзя. Она старалась объяснить и другое: египтяне считают фараона воплощением Осириса, называют Гором, но при этом ему предъявляются такие требования, что далеко не всякий выдержит.

«Помнишь, я читала объяснение, что такое Маат? Фараон должен соблюдать закон Маат неукоснительно, это значит быть не просто милостивым, а безупречно справедливым, каждым своим шагом, каждой минутой подавать пример в жизни.

У меня пока так не получается, я не умею прощать, не всегда могу судить справедливо…»

Цезарь усмехнулся: она явно взрослеет, стала критично относиться к себе.

«Если власть требует так много, то стоит ли за нее бороться?»

Как же он не понимает, что для нее правление Египтом значит не меньше, чем для самого Цезаря Рим!

«Если чувствуешь в себе силы, то обязательно! Я с самого детства знала, что буду правительницей Египта! Даже тогда, когда мы с отцом жили у жрецов безо всякой надежды вообще вернуться домой».

«Ты будешь править! Ты уже правишь!»

Написал и подумал, что вполне успешно, если даже при отсутствии царицы в Александрии порядок.

«Цезарь, у Мерикары есть такие слова:

Велик тот владыка, чье окружение составляют великие люди. Силен тот фараон, у которого служащие сведущи в своих делах. Достоин уважения и почитания тот владыка, чье богатство заключается в благородных людях».

Немыслимым казалось переписываться с женщиной на такие темы, тем более поражало умение молодой царицы рассуждать, как не всякий мужчина сможет. У Клеопатры действительно ум правительницы.

Цезарь прекрасно разбирался в женщинах, хорошо понимал малейшие движения их души, но как же он в этот раз ошибался! Что случилось с сердцеедом и дамским угодником? Он не замечал (или старался не замечать?), что обижает Клеопатру своим невниманием как к любовнице. Все же держало ее в Риме не только (и не столько) понимание политической целесообразности, но и любовь к самому диктатору.

Разве можно обидеть женщину сильнее, чем забыть о ее объятиях и рассуждать о политике вместо того, чтобы признаваться в любви?! Клеопатра обиделась, хотя не желала в этом признаваться даже самой себе.

Он сидит в имении, не особо торопясь в ее объятия? Пусть сидит! Если она нужна только как политический союзник, значит, так и есть! Но тогда и сама Клеопатра больше не будет страдать изза этого лысого развратника! В жизни есть много интересного и без него.

Царица решила осенью обязательно возвращаться домой, мерзнуть еще одну зиму в Риме она не собиралась. Вот пройдет его испанский триумф, и все.

Клеопатра хитрила сама с собой, оттягивая отъезд до испанского триумфа, ведь тот мог состояться довольно поздно, и тогда море снова оказывалось слишком бурным, чтобы безопасно плавать. Конечно, она надеялась, что, соскучившись, любовник все же бросится в ее объятия и будет просить прощения. Клеопатра была не только царицей, прежде всего она была женщиной, ревновавшей и обижавшейся, страдавшей и втайне надеявшейся. Даже самые стойкие правительницы не чужды обычным человеческим чувствам.