А дальше Дмитрию предстояло красочно расписать свой второй, он же главный, этап преобразований, вогнав в него «большую ложь». И уж тут не стесняться ни в чем – чем она грандиознее, тем лучше, вплоть до того, что государь обязуется в массовом порядке выстроить тридцать семь костелов во всех крупных городах Руси, из коих целую дюжину только в Москве. Кроме того, учредить три университета, преподавателями в которые будут приглашены отцы-иезуиты…

– А отчего тридцать семь? – поинтересовался он.

– Некруглым числам гораздо больше веры, – пояснил я. – И чем больше подробностей, тем лучше, так что тебе следует даже указать города, где ты наметил установить их, и сколько в каждом. Например, в Москве аж шесть, в Новгороде и Пскове по три, и так далее, а в конце перечня упомянешь, что все это лишь для того, чтобы через год перевести всю Русь в униатскую веру.

– Уния – не латинство, – хмыкнул он.

– Зато она подразумевает главное – подчинение русской церкви римскому папе, – отрезал я. – Следовательно, все доходы польются в его карман, а это основное. На остальное святым отцам в Риме наплевать, уж ты мне поверь.

– Думаешь, на прочем настаивать не станут?

– А тут и думать нечего, – убежденно ответил я. – У них перед глазами хороший пример – Речь Посполитая. Сам знаешь, как тяжело там внедряется униатство, и это при том, что практически все поляки – католики, плюс имеются иезуиты, уйма всяких там колледжей, духовных академий и прочего. И все равно Жигмонт не больно-то норовит загнать бывших православных в костелы. У него даже с унией и то хлопот полон рот.

– Его хлопоты по сравнению с моими вовсе пустячные, – согласно кивнул Дмитрий.

– Вот так и отпиши в Рим. А ты чего загрустил-то, пресветлый государь? – улыбнулся я. – Про унию на Руси я ведь тоже только для отвода глаз. На самом деле не надо ничего вводить.

– И ты мыслишь, Павел во все это поверит?

– Вначале проверит, но, когда ему донесут, что все выполняется согласно указанному тобою в письме, и он убедится в правдивости первой части, обязательно поверит и во вторую. К тому же ему очень хочется верить, – пояснил я. – А когда человеку чего-то сильно хочется, он закрывает глаза на то, что кажется неправильным или сомнительным. Только ты укажи, что перед переходом к выполнению второго этапа царской власти может оказаться маловато – нужна побольше. Так что пусть высылает корону да разошлет по всей Европе грамотки государям, в которых назовет тебя императором.

Ответ Дмитрий дал не сразу. Некоторое время он в задумчивости нарезал круги по келье, где мы сидели, потирая на ходу свою здоровенную бородавку. Я затаив дыхание ждал, пребывая в уверенности, что процесс пошел.

Наконец он остановился и пытливо уставился на меня:

– А ежели после вскроется мой обман?

– Какой обман? – удивился я. – Сам подумай. Вот замыслил крестьянин по осени поле овсом засеять, а к весне передумал и капусту там посадил. Так и ты – думал одно, а получилось иное.

– А ежели он в отместку пригрозит огласить все мои тайны?

– Ни за что! – уверенно произнес я. – Точнее, пригрозить может, а вот делать ничего не станет. – И пояснил: – Пока ты на троне, у них остается хотя бы надежда. Не будет тебя – не останется и ее.

И вновь последовало задумчивое блуждание из угла в угол – от напольных часов слева до стопки с какими-то старыми толстенными фолиантами, лежащими на столике в правом углу. Прошла минута, вторая, а он все не останавливался. Странно. Чего размышлять, когда я разложил все по полочкам, яснее не скажешь.

Остановившись возле часов, Дмитрий угрюмо уставился на циферблат и, не оборачиваясь, буркнул:

– Не пойдет.

– Что именно? – поинтересовался я, внутренне готовый к любым его аргументам против и убежденный, что у меня обязательно найдутся контрдоводы, которыми я снесу, испепелю, изничтожу любое «но».

Однако действительность вновь оказалась непредсказуемой. Я уже набрал в рот воздуха, но тут Дмитрий пояснил:

– Ничего не пойдет. Я к тому, что поведал ты все знатно и я непременно оное письмецо заготовлю, но словес римского папы для Жигмонта будет мало, чтоб король сей признал за мной кесарскую титлу, а потому без войны все одно не обойтись.

Получается, чалму на голову и с воплем: «Нет бога, кроме аллаха, Магомет – посланник аллаха, Али – друг аллаха!» – надо же, как мне с первого раза запомнились слова Татищева – прямиком в этот самый Исфаган целоваться с Аббасом.

Я угрюмо уставился на Дмитрия.

– У меня и шапки боярской нету, – проворчал я.

– Татищев всего-навсего думный дворянин, а ты у нас окольничий – для басурманина и такой титлы за глаза, – парировал Дмитрий и несколько смущенно улыбнулся. – Токмо ты не помысли, будто я так уж жажду всенепременно удалить тебя от твоего ученика, – поспешил он развеять мои сомнения. – Тут иное. Торговлишку я хочу затеять с Индией, а без Аббаса в этом деле не обойтись, ибо поездам[86]нашим токмо чрез его земли туда дорога, боле нетути. Поначалу-то я мыслил сызнова Татищева туда отправить, потому как у тебя Эстляндия, но коль ты отказуешься, а у меня со смышлеными людишками худо, то тогда…

Да уж, намек прозрачен, дальше некуда. Либо – либо, и все тут. Дмитрий не торопил, продолжая ждать, что я ему отвечу. Он даже отвернулся, давая понять, что его совершенно не интересует мой выбор. Что и говорить, молодец парень, поставил удалого витязя на распутье, а я теперь ломай голову. Направо пойдешь – к Аббасу попадешь, налево повернешь – к свеям угодишь, а прямо дорожка вовсе отсутствует.

Вот и гадай, витязь, куда податься, – уж слишком мал ассортимент. Выбирать из двух зол – все равно что выбирать одно из гнилых яблок. Но когда других нет, а кушать хочется…

– Значит, так, – медленно произнес я, решившись. – Сдается мне, что Татищев шаху Аббасу куда больше придется по душе. Тем более он уже бывал пусть и не совсем в тех краях, но рядом, так что ему все куда больше знакомо, чем мне.

– Люблю серка за обычай: кряхтит, да везет, – довольно заулыбался Дмитрий и заботливо осведомился: – Так сколь тебе надобно пушек, стрельцов и прочего ратного люда?

Лицо у государя озабоченное, вид деловитый, но сквозь плотно сжатые губы рвется предательская улыбка – переупрямил, вынудил, выжал, выдавил из меня согласие на эту зимнюю авантюру.

– Уговор, что мы с тобой заключили в Москве, остается в силе, – отрезал я, – а потому мне ничего от тебя не надо. Но напоминаю, что отныне и впредь ты, государь, в мои дела с Густавом касаемо войны с Эстляндией соваться не должен. Вообще! Когда я стану выступать, как воевать и остальное – тайна. Ну разве что поможешь составить письмо для шведского короля – и все. Второе – деньги, на которые ты положил глаз, ты мне вернешь до единой полушки, ибо они мне нужны.