Тяжело дыша, Давид смотрел на меня горящими восторгом глазами.

– Я люблю тебя, Аля. Слышишь, люблю. И уже не отпущу. Теперь ты моя. Только моя. И тебе придется с этим смириться.

К моим губам сама собой приклеилась глупая улыбка влюбленной идиотки. Я смотрела на Давида и улыбалась. Не сразу почувствовала, что по щекам текут слезы. Не сразу поняла, что в уголках глаз Давида блестят маленькие слезинки, больше похожие на бриллианты.

И только спустя миг мое сердце разорвалось от полной, всепоглощающей любви к этому мужчине.

Хм, какая же я все-таки наивная дурочка. Думала, что нельзя уже полюбить сильнее. Ошиблась. Можно.

– Я люблю тебя, Давид, – подняла руку и сняла дрожащую с длинных ресниц Давида слезинку, поднесла к губам, промокнула их соленой влагой, – люблю. Навсегда.

Два черных джипа останавливаются напротив входа элитной гостиницы.

Консьерж кидается к машине, чтобы открыть дверь гостям, но его опережает охранник.

– Отвали, – преградивший ему путь, рявкнул на паренька бандит, открыл заднюю пассажирскую дверь.

– Извините, – расшаркался он и тут же отскочил в сторону, когда из машины вышел Давид Багратиони. Старший сын Георгия Церетели.

– Я сейчас предупрежу администраторов, – ринулся к двери консьерж.

– Останови, – холодно приказал Давид одному из своих бандитов, – Артур, оставь нескольких парней у входных дверей. Пусть приглядывают. Всех остальных раскидай по этажам. К Марату пойду один.

– Нет, – отрицательно покачал головой подельник, – я пойду с тобой. Хочу видеть рожу этого козла, когда он получит пулю в лоб.

Бандиты распахнули входные двери и семь человек в черных костюмах и вооруженные до зубов заполнили собой зал.

– Здравствуйте, – к ним навстречу вышел администратор, – чем могу помочь? У вас забронирован номер?

Его тупое любопытство позабавило Давида.

– Бесстрашный какой. Ты посмотри, – хмыкнул он, – ты, мой дорогой, переходишь рамки дозволенного. Так нельзя, – покачал головой Давид, а Артур что-то шепнул одному из бандитов и тот подцепив администратора за шиворот потащил в сторону заднего выхода здания.

– Что вы делаете? – взвизгнул парень. – Лера! Вызывай охрану! Звони в полицию! – заверещал словно баба администратор, но больше сказать ничего не успел, его вывели на улицу.

– Если Лера не хочет получить пулю в лоб, – громко и внятно пробасил Артур, направляя ствол пистолета на побледневшую девушку, что стояла за стойкой, – то она выйдет сейчас оттуда и пока взрослые дяди будут заниматься своими делами, тихонечко посидит возле окошка на стульчике. Выходи, Лера.

Девушка так перепугалась, что еле передвигая ногами обошла стойку и встала возле окна.

– Садись, – указал Артур концом ствола вниз, указывая тем самым что нужно сделать девушке, та послушалась, – и не звука. А то Артем у нас нервный. Ненароком пристрелить может. Артем, она на тебе, – указал он одному из парней на девушку, и тут же последовал за Давидом, который уже направлялся к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Надеюсь, эта крыса не конспирируется, бегая по номерам, – Давид зло скривил рот.

– Я думаю, ваша встреча будет для него полной неожиданностью. Информатор надежный человек. Ему можно доверять.

– Отлично, – процедил сквозь зубы Давид.

Расстояние до нужного номера преодолели за считанные минуты.

– Странно. Охраны нет. Неужто совсем никого не боится? – вскинул брови Давид, глянул на Артура.

– Думаю, в Москве пока не родился тот, кто бы мог пойти против Марата, – пожал плечами Артур и поднес к электронному замку карточку-ключ.

Давид нажал на ручку и дверь легко открылась.

Откинув с порога лакированные мужские туфли, Давид прошел вглубь. Туда, где слышались гортанные стоны, больше похожие на стоны боли.

– Твою мать, кого он там трахает?! – слышит Давид бормотание Артура прежде, чем открывает дверь в спальню.

Как и входная, межкомнатная дверь открывается так же бесшумно, немного цепляясь краем за разбросанные на полу вещи. Давид замер в дверях, увидев на огромной кровати, застеленной кроваво-красным покрывалом два сплетенных тела. Мужских. Марат лежит на спине, а на нем, оседлав его бедр, извивался, выгибался назад, совсем молоденький парнишка. Его белокурые волосы скользили по узкой спине, доходя чуть ниже лопаток.

Он жестко насаживал свою узкую задницу на вздыбленный член Марата и это именно он издавал этот дикий гортанный стон. Давида замутило от этой картины животного совокупления двух особей мужского пола.

– Неожиданно, – хрипло, с отвращением просипел он.

Марат медленно, будто в замедленной съемке поднимает голову, и в его осоловелых глазах сначала скользит непонимание происходящего.

Парнишка, что продолжал сидеть на члене Марата, тоже повернулся на голос Давида, и его по-женски красивое лицо вытянулось в изумление.

– Ты? – выдохнул Марат, во взгляде которого наконец-то забрезжило прояснение. – Но, как? Ты же был мертв. Я лично видел тебя в гробу…

– Ты его знаешь, Маратик? – сорванным голосом проговорил длинноволосый и зазывно улыбнулся Давиду.

– Заткнись придурок, – Марат размахнувшись ударил парня по щеке.

Тот всхлипнув, соскочил с толстого члена Марата и откатился в сторону, светя своими яйцами.

– Уроды, – Давид скривил рот в отвращении и направив дуло пистолета Марату в лоб, нажал на курок.

Коротко взвизгнув малолетний пидор забился под кровать, а Давид не отводя взгляда от перекошенного ненавистью лица Марата, смотрел, как тот издыхает, лежа в кроваво-красных шелках, с аккуратной дыркой от пули, ровно в середине лба.

– Фу, мрази, – сплюнул в сторону длинноволосого Артур, – как же бесят эти извращенцы. И чего им только не хватает?

– Не убивайте. Прошу. Не убивайте, – выползая из-за кровати взмолился парень, – я больше не буду, обещаю. Сегодня же завяжу.

Давид мазнул по бледному подобию человеческой особи, мало напоминающей мужчину и, развернувшись на пятках, вышел из номера. Ощущение было такое, что его только что изваляли в грязи.

Удовлетворение от смерти Марата, было испорчено.

На этот день у Давида было много запланированных дел. И сейчас они направились в дом отца. А точнее бывшего отца. Ненастоящего.

Но картина с Маратом никак не выходила из головы Давида. Он многое повидал в этой жизни и ему далеко было до святоши, но своим жизненным принципам он не изменял. Никогда. И видеть воочию сношающихся мужиков, это было верхом его представления о чернухе, до которой скатились даже такие моральные ублюдки как Марат.