Глядя на меня, Шено грустно качала головой.

— Это правда! — заорал я. — Я пьян и вдобавок свихнулся — ведь нет для меня никакой надежды, верно? — Я остановился и посмотрел на нее. — Клянусь Богом, для тебя тоже надежды мало. Ты такая дура, что даже прилипалу в человеке узнать не можешь! — Я снова принялся расхаживать. — Ты послала ко всем чертям единственного человека в округе, который без присосок на брюхе, а потом ухватилась за меня — из всей здешней публики, черт бы ее побрал. — Я покачал головой. — Господи, да ведь у меня повсюду присоски — я так долго питался объедками, что уже не знаю, как выглядит настоящая еда.

Теперь Шено плакала, но я продолжал.

— Так что ты, Шено, теперь делать собираешься? Да что ты вообще можешь? — Я вернулся на кухню налить еще рома. — Тебе лучше начать задумываться, — сказал я. — Здесь твои дни сочтены — если только ты не пожелаешь платить за квартиру, когда я съеду.

Она продолжала плакать, и я подошел к окну.

— Никакой надежды для старой прилипалы, — пробормотал я, внезапно ощутив страшную усталость. Какое-то время я молча расхаживал по квартире, затем подошел к кровати и сел.

Шено перестала плакать и села, опираясь на локоть.

— Когда ты уезжаешь? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, на следующей неделе.

— Куда?

— Тоже не знаю — куда-нибудь, где еще не бывал.

Она немного помолчала, затем сказала:

— А я, пожалуй, в Нью-Йорк вернусь.

Я пожал плечами.

— Я куплю тебе билет на самолет. Конечно, я не могу себе этого позволить, но черт возьми…

— Тебе не придется, — сказала Шено. — У меня есть деньги.

Я уставился на нее.

— Мне казалось, тебе даже из Сент-Томаса не на что было вернуться.

— Тогда у меня не было денег, — объяснила она. — Они были в том чемодане, который ты от Фрица привез. Я их припрятала, чтобы у нас хоть что-то осталось. — Она слабо улыбнулась. — Там всего сотня долларов.

— Черт, — проронил я. — Тебе понадобится еще сколько-нибудь, когда ты до Нью-Йорка доберешься.

— Нет, не понадобится, — ответила она. — У меня еще останется пятьдесят, а кроме того… — Она запнулась. — Думаю, я ненадолго съезжу домой. Мои родители живут в Коннектикуте.

Я хмыкнул.

— Пожалуй, это неплохо.

Шено подалась вперед и положила голову мне на грудь.

— Это ужасно, — зарыдала она. — Но я не знаю, куда мне еще поехать.

Я обнял ее за плечи. Я тоже не знал, куда ей еще поехать и зачем, а также что она будет делать, когда туда доберется.

— Можно я здесь до отъезда останусь? — спросила Шено.

Я крепче обнял ее за плечи, притягивая к себе.

— Конечно, — ответил я. — Если ты считаешь, что сможешь тут выдержать.

— Что выдержать? — спросила она.

Я улыбнулся и встал.

— Сумасшествие, — сказал я. — Ничего, если я разденусь и напьюсь?

Шено хихикнула.

— А я? — спросила она.

— Ради бога, — отозвался я, раздеваясь. — Почему нет?

Я сделал еще несколько глотков рома и принес бутылку к столику рядом с кроватью. Затем я включил вентилятор и погасил свет, пока мы потягивали ром. Я откинулся на подушки, и Шено положила голову мне на грудь. Висела такая тишина, что казалось, звон льда у меня в бокале слышен аж на улице. Луна ярко светила в окно, и я наблюдал за лицом Шено, дивясь, откуда у нее такой мирный и сосредоточенный вид.

Вскоре я потянулся к столику и снова наполнил бокал. При этом я пролил немного рома на живот, и Шено наклонилась, чтобы его слизать. От прикосновения ее языка я весь задрожал. После недолгого размышления я опять взял бутылку и пролил немного рома себе на ногу. Шено взглянула на меня и улыбнулась, точно я разыгрывал какую-то эксцентричную шутку, а затем нагнулась и аккуратно слизала ром.

На следующее утро мы проснулись рано. Пока Шено принимала душ, я поехал в отель за газетами. Я взял «Таймс» и «Триб», чтобы нам обоим было что почитать, а затем, словно в последнюю минуту додумав, купил два экземпляра того, что, по моей прикидке, должно было стать последним номером «Сан-Хуан Дейли Ньюс». Хотя бы один мне хотелось иметь в качестве сувенира.

Мы позавтракали за столом у окна, а потом пили кофе и читали газеты. Тем утром я впервые ощутил в своей квартире настоящий покой. Подумав об этом, я как-то по-дурацки себя почувствовал, потому что в первую очередь именно по этой причине мне хотелось иметь квартиру.

Я лежал на кровати, курил и слушал радио, пока Шено мыла посуду. Дул славный ветерок, и когда я выглянул из окна, видно мне было поверх деревьев и красных черепичных крыш аж до самого горизонта.

Шено снова надела мою рубашку, и я смотрел, как эта рубашка прыгает и порхает у нее на бедрах, пока она ходила по кухне. Вскоре я встал и подкрался к ней сзади, поднимая рубашку и обеими руками хватая ее за задницу. Шено взвизгнула и резко развернулась, а затем, смеясь, прижалась ко мне. Я обнял ее и шутливо задрал полу рубашки ей на голову. Мы немного постояли там, слегка покачиваясь, а затем я отнес ее на кровать, где мы очень тихо и медленно занялись любовью.

Когда я вышел из дома, день еще только наступал, но солнце так жарило, что казалось, давно миновал полдень. Правя вдоль берега, я вспомнил, как нравились мне утренние часы, когда я только-только приехал в Сан-Хуан. Было что-то свежее и бодрящее в этих первых часах карибского дня, предвкушение чего-то радостного, что ждет тебя, может статься, просто на улице или за первым же поворотом. Всякий раз, как я оглядывался на те месяцы в попытке отделить славные времена от скверных, я неизменно вспоминал те утренние часы, когда у меня случалось раннее задание — когда я занимал у Салы машину и с ревом несся по широкому, окаймленному деревьями бульвару. Я вспоминал, как маленькая машинка подпрыгивала подо мной, как солнце внезапно жарило лицо, когда я выскакивал из тени на светлую полосу; вспоминал белизну рубашки и как шелковый галстук хлопал на ветру; вспоминал беспорядочное нажатие педали газа и внезапную смену полос — скорей бы обогнать грузовик и успеть на зеленый свет.

Дальше свернуть на подъездную аллею и ударить по скрипучим тормозам, сунуть пресс-карточку под нос охраннику и оставить машину на ближайшем участке с табличкой «Парковка запрещена». Скорее в вестибюль, стянуть плащ и остаться в новехоньком черном костюме, покачивая фотоаппаратом, пока угодливый клерк звонит моему клиенту за подтверждением встречи. Затем вверх на плавном лифте к номерам — радушное приветствие, высокопарная беседа и кофе из серебряного кофейника, несколько торопливых снимков на балконе, рукопожатие с широкой ухмылкой. Наконец вниз на лифте — и топать восвояси.