В начале осени все разъезжались, побережье пустело.

Снова сойдясь у монумента, Алиса и Лизон шли домой по асфальтированной дорожке, мимо «Завоевателя». В этот вторник они встретили старую даму с четырехлетним внуком, который крутил педали велосипеда. Парижанка, одна из последних, самых стойких курортниц.

Столичные жители возводили вокруг деревни все больше вилл. Парижское шоссе скоро дотянут до Кана – обещал министр промышленности д’Орнано. Нормандия стала популярной у влюбленных, молодые парочки, которым была не по карману Венеция, приезжали сюда на романтический уик-энд. Люди постарше привозили целые выводки детей, которые совершали набеги на заросли тутовника. Никого не смущал запах коровьих лепешек, а занятые на полях крестьяне и вовсе были для горожан бесплатным развлечением. Тихие прибрежные деревни, обезлюдевшие в войну, наполнились смехом и веселыми криками. Местные, конечно, ворчали, изображали недовольство, но и им было по душе, что провинция оживает.

Маленькие парижане карабкались по блокгаузам, ходили по Музею Штурма, трогали пулевые отверстия в стенах мэрии, спрашивали: «Папа, почему у церкви нет колокольни? Как люди попадали в эти квадратные дома над пляжем, там ведь ни окон, ни дверей, одни бетонные стены? Почему здесь нет ни одного магазина?»

С наступлением темноты Алиса и Лизон возвращались в Шато-ле-Дьябль, заходя иногда выпить в «Завоеватель».

26 октября 1975

Музей Штурма, Шато-ле-Дьябль

– Гийом, не балуйся! – прикрикнула на сына Мадлен. – Потерпи, мы скоро освободимся. Смотри фотографии!

Мальчика фотографии не интересовали. Они даже не цветные! Он хотел на пляж. Ну и что, что дождь! Родители пообещали ему море, вот пусть и ведут на пляж!

Мы здесь надолго не задержимся, думала Мадлен. Обойдем музей за десять минут и вернемся до пробок. Много времени на ржавые каски и оружие не понадобится. Ну за что мне эти воскресные мучения?! Ладно, хватит ныть, Жак давно обещал отцу привезти его сюда…

И вот они поддерживают старика Леонса под руки, а он с трудом преодолевает ступеньки.

Поглядишь на свекра сейчас и ни за что не поверишь, что во время войны он был одним из самых храбрых бойцов Сопротивления, что его специально прислали из Лондона для организации поддержки Штурма изнутри. Леонс – парашютист? Да он едва ноги переставляет.

Гийом подошел к одному из стеллажей – его заинтересовал нож, лежавший в пределах досягаемости.

– Не прикасайся! Он весь в ржавчине! – прикрикнула мать, угадав намерение сына.

Взять бы его за руку, да Жак в одиночку Леонса не удержит. Не ребенок, а сущее наказание. Подумать только, мы назвали его Гийомом, потому что впервые занимались любовью рядом с Пуэнт-Гийомом, в блокгаузе. Брр, ужас! Тот еще романтический уик-энд. У Жака тогда совсем не было денег, но молодость все компенсировала.

Леонс оступился, и Мадлен едва успела подхватить беднягу.

Как все-таки ужасна старость! А Жаку хоть бы хны, как будто Леонс не его отец, а мой. Ладно, хорошо хоть доброе дело сделали, старик все уши прожужжал о десанте.

Леонс долго разбирал пожелтевшие строчки старых газет, нервничал, спрашивал у сына и Мадлен, что там написано.

Надолго не задержимся… Я просто глупая оптимистка! Свекра теперь отсюда даже буксиром не вытащишь. Он знает, что в доме престарелых увольнительные дают редко, вот и тянет время! Хитрый старый партизан.

– Подведи меня вон к той карте, Жак, – попросил Леонс. – Там внизу есть кое-что непонятное. В сорок четвертом не было дороги на О-Пуарье. Полковник сидел там в засаде… Или я путаю. Потом проверю. Этот музей – настоящая бомба, да?

– Когда мы уже пойдем, мам?

Мадлен бросила на сына суровый взгляд.

– Мне завтра в школу, – тоненьким голоском добавил маленький хитрец.

Мадлен раздобыла у смотрительницы, милой дамы, стул, и Леонс уселся перед макетом деревни, который оживляли пластиковые солдатики и цветные стрелки. Он молчал и думал о своем. О том, что те несколько недель в 1944-м были лучшими в его жизни. Мадлен расчувствовалась: в богадельне, во время редких свиданий, Леонс казался ей овощем, а он – герой войны. Пусть свекор еще немного побудет там, со своими товарищами… И плевать на пробки.

Ее размышления неожиданно прервал грохот, за которым последовали выброс пыли и отчаянный рев Гийома. Мальчик понял, что скоро освободиться не получится, воспользовался тем, что взрослые отвлеклись, и полез на стеллаж – вроде бы прибитый к стене, – чтобы рассмотреть немецкий пистолет. «Люгер». Не такой ржавый, как остальное оружие, и потому лежащий на самом верху.

Стеллаж не выдержал веса десятилетнего худосочного парижанина и опрокинулся на Гийома вместе с экспонатами, составлявшими четверть всех богатств музея.

Жак и Мадлен обернулись, перепугавшись за сына, и ужаснулись, увидев нанесенный им ущерб. Не всполошился только Леонс – он так глубоко погрузился в воспоминания, что наверняка принял шум за канонаду.

Алиса и Лизон, которые оставляли посетителей одних, в тишине и сосредоточенности, считая, что так люди полнее прочувствуют атмосферу музея, влетели в зал одновременно.

– Что случилось?

– С тобой все в порядке, Гийом?

– Проклятый стеллаж, давно нужно было его укрепить.

– Мама-а-а… – Гийом на всякий случай поторопился всех разжалобить.

Взрослые рассыпались в извинениях. Озорник не пострадал, но продолжал подвывать, предвидя неминуемое наказание. Мадлен еще раз попросила прощения, Жак достал чековую книжку, Лизон и Алиса уверяли, что это ни к чему, что у них есть страховка, да и сами виноваты, стеллаж едва держался, и вообще им давно пора навести здесь порядок.

Мадлен и Жак направились к выходу, волоча за собой ребенка и старика. Их ждали пробки и дом престарелых.

Алиса и Лизон переглянулись и улыбнулись, радуясь, что у них появилась работа. Они собрали рассыпавшиеся по полу экспонаты, потом занялись старым железным ящиком, который Алан нашел на берегу после войны. Пустой, но тяжелый, он стоял на нижней полке и потому не придавил мальчика. Алиса хотела открыть его и потянула за крышку. От удара дно ящика немного покосилось, и обнажилась покореженная железная пластинка.

Второе дно?

Заинтригованная Лизон дернула, но сдвинуть железку не сумела. Она достала десантный нож из кожаного чехла, висевшего у входа в зал рядом с формой рейнджера, подцепила пластинку и начала ее расшатывать. Потом ее сменила Алиса… Через сорок минут железо капитулировало, и они увидели старую папку.

26 октября 1975

Музей Штурма, Шато-ле-Дьябль

Пять минут спустя содержимое папки было разложено на скатерти в столовой Алисы и Лизон. За окном стемнело.