Лука выскочил из кузова. Натягивая куртку. Держа пистолет при себе.

Вонь исходила из переднего двора, из-под тучи мух. Эльзасская овчарка – безвольные конечности, спутанный мех, – оплетённая сорняками. Лука подобрался достаточно близко к разлагающемуся животному, чтобы заметить, что ему прострелили череп.

Фермерский дом был большим. Передняя дверь висела на петлях, словно расшатавшийся зуб у ребёнка. Внутри царили беспорядок и разруха. Разбитый фарфор. Перевёрнутые книжные полки. Опрокинутые матрасы. Вырванные из пола доски. Лука не мог и шагу ступить, следуя в прихожую за голосом Яэль, не наткнувшись на битое стекло.

– Это и есть надёжный дом? – спросил он.

– Был.

Яэль опустилась на колени, рассматривая брошенный семейный портрет. В углу фотографии сидела овчарка со двора. Над псом возвышалась семья: отец, мать, сын, сын, дочь, сын. Лица обрамляли скалящиеся осколки стекла.

– Собака мертва уже несколько дней. – Яэль положила фотографию обратно на пол. – Гестапо давно ушли.

– Это не гарантирует, что они не вернутся. – Лука выглянул в окно, словно за ними уже могла ехать секретная полиция. Полушинели и предательские Люгеры. Но он увидел только облако мух и Феликса, по-прежнему сидящего в кабине грузовика.

– Не гарантирует, – согласилась Яэль. – Но мы всего в сотне километров от Германии. СС и Гестапо здесь повсюду. Эта ферма – лучший вариант, чтобы спрятать вас с Феликсом, пока мы с Мириам отправимся завершать первую часть миссии.

А какая она, первая часть их миссии? Лука знал лишь обрывки ответа: трудовой лагерь, доктор, «Эксперимент 85», меняющие лица, что-то там о фальшивых фюрерах. Но ничто не могло объяснить выражение лица фройляйн: истинный, неподдельный страх.

При виде такого выражения у Яэль – крепкой, как сталь, жёсткой, как кожа, – у Луки сжимались внутренности.

– Сколько времени займёт ваша небольшая прогулка?

– Оставайтесь в амбаре. Помоги Феликсу с грузовиком. Если мы не вернёмся через сутки… – Яэль не нужно было заканчивать предложение. Не когда вокруг валялись разрушенная мебель и фотографии пропавших детей.

– И что тогда? – спросил он.

– Ты умеешь преодолевать трудности, – Яэль встала во весь рост. Слова её не были жестокими, но остро жалили. – Ты что-нибудь придумаешь.

– Я не хочу. В смысле… – Лука замолчал. Что он собирался сказать?

Почему он здесь, в самом эпицентре разрушенного надёжного дома?

Ответ стоял прямо перед ним. Зелёные глаза, соломенные волосы, лицо сердечком. Часть пудры смазалась, пока они толкали грузовик. Лука видел следы спрятанных под ней синяков; призрачные жёлтые и коричневые пятна – всё, что осталось от ударов штандартенфюрера Баша.

– Скажи, что вернёшься, – потребовал он.

– Ты волнуешься обо мне? – Губы Яэль изогнулись.

Да, именно. Не просто волнуется. Мысль, что Яэль не вернётся, была непереносима. Не потому, что повсюду кружили акулы и дикие волки СС, а потому что фройляйн заставляла его сердечную мышцу чувствовать. (Даже сейчас Луке хотелось протянуть руку и провести кончиками пальцев по контуру её лица, как тем вечером в хижине).

– Просто… скажи мне. Пожалуйста. – Руки его безвольно висели – налитые свинцом, слишком переполненные страхом – по бокам тела. – Мне нужно услышать это от тебя.

– Я-то думала, Дважды Победоносному Лёве нужны только сигареты. – Словно проверка, то, как Яэль произнесла эти слова, шёпотом растягивая каждый слог.

Были ли они действительно когда-либо ему нужны?

Не тогда, за магазинчиком господина Калера. Всё, что нужно было одиннадцатилетнему мальчишке, когда он делал первый (ужасно горький) глоток дыма, это быть самим собой. А все те вечера с Адель, когда они курили сигареты одну за другой, воздух был наполнен дымом и переливами смеха? Тогда Луке нужно было, чтобы его услышали, поняли, узнали по-настоящему, так, каким парня никогда не показывали плакаты «Слава Победе!»

Сигареты были лишь смолисто-дымной опорой, и, Лука вдруг осознал, его не тянуло закурить уже несколько дней. Может, Баш выжег из него эту жажду? Или, может быть… может быть, он нашёл кое-что получше?

Кое-кого получше.

– Я… – начал было Лука, когда в дверях появилась Мириам.

Она по-прежнему сжимала пистолет и, хоть была одета в свитер и юбку, как Яэль, каждой клеточкой тела была солдатом.

– Амбар чист. Никаких животных. Нужно загнать туда грузовик, чтобы парни могли заняться прочисткой карбюратора. Нам с тобой скоро нужно выдвигаться, если хотим добраться до лагеря к закату.

– Мы идём, – кивнула Яэль и посмотрела на Луку: – Так что ты хотел сказать?

– Ничего – По крайней мере, ничего такого, что предназначалось бы ушам товарища Зубодробительное Имя. Ничего, что нельзя было бы сказать позже, наедине. Потому что она вернётся. Она всегда возвращается.(Её синяки, его пребывание здесь – тому подтверждение).

Лука повёл горящими плечами и направился к грузовику.

– Давайте покончим с этим.

Здоровая рука Феликса была так же бледна, как бинты на больной, когда он сжимал руль, но дальше не продвигался. Смотрел на место назначения через заляпанное грязью окно.

Когда Яэль рассказала, что по пути в Германию они остановятся в надёжном доме, надежда Феликса возросла на целый сантиметр. Это была лишь крупица, но парень всё равно цеплялся за неё. Мысль о том, что родители живы и невредимы, что Феликс сможет вскоре увидеться с ними, что не всё ещё поломано (кроме, разве что, его слуха), была слишком заманчива, чтобы в неё не верить.

– Не в том, где сейчас твои родители, – добавила она, заметив выражение, вспыхнувшее на его лице. – Это просто перевалочный пункт на время, пока мы с Мириам постараемся раздобыть информацию об «Эксперименте 85». Вы с Лукой там будете в безопасности.

Но дом совершенно не выглядел безопасно. Повсюду царила разруха: сорванные с петель двери, сломанные балки, битое стекло. Темнота, не имеющая ничего общего с наступающими сумерками, просачивалась через высокую траву и складывалась в облако мух. Яэль по широкой дуге обошла это место, возвращаясь к грузовику. Она остановилась напротив открытой двери кабины.

– Что здесь произошло? – Феликс знал ответ. Он знал, знал – и не хотел, чтобы тот был правдой.

– Гестапо.

В дом ворвались люди. Гестапо. Они забрали нас…

Слух не подвёл, как и глаза. Окна фермы щерились голодными пастями в свете дня: неровные острые стеклянные зубы и тусклые тени. Дом был выпотрошен.

Яэль ошибалась. Нигде нет надёжных мест, безопасных. Мама и папа не в безопасности.

(Если, если, если только уже не мертвы).