Прошу Вас послушаться меня на этот раз.

С тов[аршцеским] прив[етом] и уважением],

М[ария] Спиридонова]

Прошу поставить в известность о результатах моего письма».

П.А. Кобозев с ответственной железнодорожной работы, как нам уже известно, был переведен летом 1918 г. на не менее ответственную — военную. Никаких доказательств коррупции старого большевика в распоряжении исследователей нет, но это не важно: с точки зрения политики на ленинского наркома имелся компромат, вполне достаточный как минимум для проведения организационных выводов в его отношении. К зиме 1918/19 г. в благородном большевистском «доме», т. е. ленинской партии, разгорелся очередной коррупционный скандал, в центре которого оказался П.А. Кобозев, стопроцентно поддержавший в высшем руководстве РККА В.И. Ленина после его временного отхода от дел по болезни. Вождю ничего не оставалось, как выручать старого партийца.

Бывший комендант штаба Восточного фронта Вольдемар Иоганнович Пэалпу, расстрелянный 27 декабря 1918 г. по приговору Революционного военного трибунала Восточного фронта за продовольственные злоупотребления, в т. ч. за спекуляцию мукой, во время предварительного следствия показал на допросе, что он получил 50 пудов белой муки от члена РВСР П.А. Кобозева. Об этом председатель трибунала В.Г. Сорин телеграфировал члену РВСР С.И. Аралову. Тот, получив телеграмму 31 декабря, направил ее В.И. Ленину, поскольку ему было явно не по статусу брать на себя ответственность в возбуждении следствия в отношении старого большевика и ленинского наркома.

1 января 1919 г. В.И. Ленин направил С.И. Аралову записку с просьбой «принять меры, чтобы по приложенной телеграмме следствие было назначено построже и поавторитетнее в партийном смысле. Об исполнении и об итогах уведомите». Тут уж, естественно, С.И. Аралов принял все меры, затребовав дело из реввоентрибунала. Выяснилось, что В.И. Пэалпу на допросах от 10 и 20 декабря 1918 г. показал, что 5 декабря жена Кобозева Алевтина Ивановна сообщила, что она вместе с семьей через полторы недели собиралась уехать в Самару и у нее «остается много муки, которая предназначалась для Главкома Вацетиса, штаба Восточного фронта и семьи Кобозева». Вследствие отъезда Кобозева его супруга предложила взять у нее около 50 пудов этой муки для столовой штаба Восточного фронта. Предложение вообще-то не свидетельствовало решительно ни о чем. Однако 26 декабря А.И. Кобозеву вызвали на допрос по делу В.И. Пэалпу в качеству свидетельницы. Та показала на следствии, что ее муж «…месяца два назад» привез в Арзамас всего около 150 пудов муки, причем половина этой муки была предназначена для Главкома И.И. Вацетиса, а оставшаяся была, с разрешения Главкома, предоставлена П.А. Кобозеву для «распределения по своему усмотрению». 30 декабря в Реввоентрибунале Восточного фронта допросили уже самого П.А. Кобозева. Выяснилось, что муки было закуплено вдвое больше разрешенного (150 пудов вместо 75), причем в своем заявлении, сделанном через политический отдел штаба Восточного фронта в Чрезвычайную комиссию г. Арзамаса, П.А. Кобозев указал: «…мука была им привезена во время его, Кобозева, поездки в Астрахань, причем была распределена между Реввоенсоветом Республики, составом поезда Главкома Вацетиса, составом его поезда и столовой штаба Реввоенсовета Восточного фронта. Около 70 пудов муки было перегружено непосредственно из поезда Кобозева в поезд Вацетиса, собравшегося уезжать уже из Арзамаса в Серпухов. Оставшаяся мука была свезена Кобозевым с поезда домой, а затем, будучи в командировке по служебным делам, Кобозев поручил жене передать всю муку в столовую штаба Восточного фронта, чтобы не возить ее в Серпухов и Самару, оставив себе мешка два или три».

Что интересно, член Реввоенсовета Восточного фронта С.И. Гусев и командующий войсками Восточного фронта С.С. Каменев выдали удостоверение на право хранения женой П.А. Кобозева муки, датированное 10 декабря 1918 г., «уже после задержания 50 пудов муки».

По делу допросили в качестве свидетеля Арсения Ивановича Кириллова. Тот, как выяснилось, «фактически не знал, что у т. Кобозева имеется мука», однако «видал», как «в семье Кобозева очень часто пекут пироги из белой муки и т. п.», и «слыхал из частных разговоров, что в квартире у т. Кобозева имеется мука». При разговоре с В.И. Пэалпу, который грузил муку на розвальни для ее последующей отправки в столовую штаба Восточного фронта, бдительный А.И. Кириллов якобы заметил: «…нехорошо со стороны Кобозева хранить у себя на квартире такой большой запас муки, когда страна голодает». Уже на допросе Кириллов заявил: «…если бы Пэалпу не приехал за этой мукой, то он, Кириллов, поставил бы в известность местную, т. е. Арзамасскую, чрезвычайную комиссию». Не известно, бил ли себя при этом Кириллов кулаком в грудь, но, если бил, то право на это у него, видимо, было.

Военный следователь РВТР Пешехонов, изучив материалы дела, не взял на себя ответственность сделать по нему какой бы то ни было вывод. Оно и понятно с учетом стажа в правящей партии и положения в ней П.А. Кобозева. Пешехонов вынес следующий «вердикт»: «Принимая во внимание вышеизложенное и заявление Пэалпу на допросе во время заседания трибунала Восточного фронта по его делу, что госпожа (так в тексте. — С.В.) Кобозева не хотела, чтобы знали, что мука принадлежит ей, и просила его, Пэалпу, при продаже 50 пудов муки не упоминать совсем ее фамилии, несмотря на то, что при требовании докладчика по его делу запротоколировать означенное заявление Пэалпу, последний отказался от своих слов, представляется невыясненным, почему так долго, а именно около двух месяцев, в квартире Кобозева хранилось столь большое количество белой муки, которая, за исключением 6–8 пудов, подлежала распределению и часть которой предназначалась также и для столовой штаба Восточного фронта. А посему, не усматривая, при наличии имеющихся данных, признаков преступного деяния, но допуская таковые ввиду некоторых противоречий в показаниях, полагал бы означенный доклад вместе с делом представить председателю Революционного [военного] совета Республики на распоряжение».

Председатель Революционного военного трибунала Республики К.Х. Данишевский, один из руководителей Социал-демократии Латышского края, скорее всего знавший П.А. Кобозева еще по революционному движению в Прибалтике, и уж точно недавний соратник П.А. Кобозева по противодействию диктату Я.М. Свердлова и Л.Д. Троцкого в РВСР, оказался в крайне затруднительном положении. Выход, нашел, по всей видимости, единственно верный: 3 февраля он наложил на докладе Пешехонова резолюцию: доклад препроводить Л.Д. Троцкому «на решение о дальнейшем направлении дела», а копию доклада направить В.И. Ленину, дабы тот смог принять участие в судьбе лично преданного наркома.

4 февраля, не дожидаясь окончания следствия, ЦК РКП(б) освободил П.А. Кобозева от «звания и обязанности» члена РВСР, естественно, под самым благовидным предлогом: якобы вследствие отдаленности большевика от места дислокации Реввоенсовета Республики (такие мелочи не смущали высшее большевистское руководство, в котором, к примеру, Н.Н. Крестинский мог годами числиться наркомом финансов, реально руководя чем угодно, но только не Наркоматом финансов РСФСР). ЦК ввел П.А. Кобозева «как политического и советского работника […] в состав направляемой в Туркестан тройки ответственных работников» (постановление ЦК было проведено в советском порядке через СНК 15 февраля). Таким образом, Кобозева просто убрали с глаз долой — из революционного центра в партийную ссылку.