вас и ждут вас. Да поможет вам Бог! Ради блага человечества».

— Боже мой! — пробормотал Мендль в полнейшем изумлении.

Подписано Франклином Делано Рузвельтом, Президентом Соединенных Штатов Америки.

Мендль поднял голову и посмотрел на Блюма, лицо его побелело как полотно.

— Как вы это достали?

— Мне его передали. В Англии, перед моим отъездом.

— Эксперименты с тяжелой водой? — Мендль начал складывать два и два. — Американцы уже близки? Должно быть, близки, если послали вас.

— Я что-то слышал, но не знаю подробностей. Мне велели доставить вам это письмо и вывезти вас отсюда.

— Эти мерзавцы уничтожили все мои записи, — в отчаянии Мендль покачал головой. — Дважды! И к тому же, вы видите, что я не в лучшей форме. Я слишком стар, чтобы играть в шпионов.

— Вы должны бежать, — настаивал Блюм. — Я рискую жизнью ради вас. И вот что я сделаю. Я не представляю, что вы там знаете и почему они так хотят заполучить именно вас, но чтобы доставить меня сюда, куча людей поставили свои жизни на карту, профессор. Так что вы должны. Вы обязаны поехать.

Мендль вздохнул и закрыл лицо ладонями.

— Это пока надо убрать, — он сложил письмо, — не дай бог, кто-нибудь увидит… — Он огляделся вокруг опасливо и смущенно, все еще в шоке от происходящего, и засунул письмо за пояс.

— Я хочу спросить вас, профессор, — продолжал Блюм. — Ваша семья?..

Мендль покачал головой:

— Их не стало вскоре после нашего приезда сюда.

— Мне жаль. Моих тоже убили. Значит, вас тут ничего не держит. Я могу поручиться за партизан, они умелые и преданные бойцы. Свою задачу они выполнят.

— А мы-то что должны делать? — саркастически воскликнул профессор. — Бросать лопаты и бежать в лес? Пока нацисты на минуточку отвернутся в другую сторону?

— Нет. Мы не побежим в лес, мы побежим к реке, — ответил Блюм. — В противоположном направлении. Там нас встретят.

— Встретят… — Мендль не скрывал сомнений. — Я боюсь, что с тех пор, как я бегал стометровки, прошло некоторое время. К тому же я только что болел.

— Вокруг начнется суматоха, охранники будут отбивать атаку партизан. Я вас выведу.

— И когда все это произойдет?

— Завтра ночью. После полуночи, — уточнил Блюм. — Я побегу в любом случае, с вами или без вас. Хотя я бы предпочел, чтобы вы присоединились ко мне.

— Говорите, нас будет ждать самолет?

— Он приземлится в двадцати километрах отсюда. Нас туда доставят партизаны.

Мендль на секунду закрыл глаза и задумчиво кивнул:

— Здесь умерли мои Марта и Люси. Часть меня говорит, что и мой путь будет окончен здесь.

— Как по мне, так вы должны как-то отплатить за их гибель. Я вот пытаюсь отплатить за смерть своих. Завтра последний день. Я не знаю, в чем ценность ваших знаний, но они очень нужны союзникам.

— Это все до такой степени невероятно…

— Возможно, профессор. И тем не менее, вы должны пойти со мной.

Из здания охраны, болтая, вышли двое солдат. Они спустились по ступенькам и, продолжая разговаривать, смотрели на Блюма и Мендля.

— Was gibts hier? — спросил один из них. Что происходит?

— Сортир, герр офицер, — Блюм протянул пропуск, — я спрашивал дорогу…

— Ну так иди, — рявкнул солдат. — Не отвлекай старика от работы. Сортир там. Давай, давай. — И они двинулись дальше, возобновив свою беседу. Дойдя до конца здания, они забрались в вездеход. Затарахтел двигатель.

Блюм посмотрел на Мендля.

— Решайтесь, профессор. Мне надо идти. Мне лучше не привлекать внимания…

— Вот что я решил, — казалось, профессор не определился до конца.

— Пожалуйста, мне нужно поскорее вернуться к работе.

— Тогда да! Мой ответ — да, я пойду, — Мендль сжал костлявой ладонью плечо Блюма. — Вы правы, для Марты и Люси время ушло. Но оно не ушло для моих знаний. Я пойду с вами.

Блюм сжал плечо Мендля в ответ.

— Даю вам слово: я выведу вас отсюда. Или умру.

— Но есть одно условие…

— Какое?

— Я пойду не один. Кое-кто должен будет меня сопровождать.

— Боюсь, это невозможно, — закачал головой Блюм.

— Есть один мальчик. По правде говоря, он уже не мальчик. Ему семнадцать.

— Это не обсуждается, — стоял на своем Блюм. — Я с трудом смогу обеспечить защиту вам, а если еще будет парень… Это не конкурс симпатий. Идет война. Правительство США пошло на беспрецедентные меры, чтобы устроить все это.

— Боюсь, это не пожелание, пан Блюм. Это мое условие. Или я не иду. И это не просто какой-то парень, — Мендль запнулся на секунду. — Он мой племянник. Я его не брошу, — во взгляде профессора появилась твердость. — Без него я не пойду.

— Племянник… — Блюм не скрывал тревоги. Это прибавит хлопот. Больше ответственности. Затруднит побег. А если паренька ранят? Что тогда? Профессор останется с ним или пойдет дальше?

— Вы бы оставили свою собственную плоть и кровь, пан Блюм?

Блюм начал смягчаться. Какой у него был выбор? Вопрос Мендля попал в точку.

— Парень умеет хранить секреты?

— Я об этом позабочусь, — пообещал Мендль. — Он замечательный мальчик. Во многих отношениях.

— Мне неважно, какой он, главное, чтобы он не издал ни звука. От этого зависит все.

— Он нас не выдаст, — пообещал Мендль. — Я вам клянусь.

Блюм понимал, что рискует. Он не представлял, как повел бы себя в подобной ситуации капитан Стросс. Но ему не оставили выбора. Он видел решимость в глазах профессора. Без парня Мендль не пойдет. А он был здесь ради этого.

— Ну хорошо. Но никому ни слова. Ни единой душе.

— Вот увидите, он не станет для нас обузой. Даю вам слово.

— Я надеюсь. От этого зависят наши жизни. Но перед отходом я должен с ним познакомиться. В каком вы бараке?

— В тридцать шестом.

— Я — в двадцатом. Нам предстоит попасть в рабочую команду на железную дорогу.

— Я знаю, как это сделать, — кивнул Мендль. — Есть один охранник, Рихтер, он там обычно за главного. И есть знакомый капо. Они всегда ищут желающих. И взятки. Если бы у меня были деньги.

— Об этом могу позаботиться я. Завтра я вас разыщу. Скажитесь больным, — Блюм протянул профессору руку, — я приду к вашему бараку.

Они закрепили договор рукопожатием.

— Знаете, с того дня, как мы покинули Львов, — печально посмотрел на Натана профессор, — мы с Мартой мечтали отправить нашу дочь в Америку. Конечно, как только мы попали в тот поезд, стало понятно, что этой мечте не сбыться никогда. Так что, может, и к лучшему, что их больше нет. Наверное, так судьбе угодно. Если бы хоть одна из них была жива, я бы ни за что не