себе представить, чтобы Киприан и Дионисий Суздальский, находившиеся в 1380 году в Константинополе, не раскрыли патриарху такой примитивный обман. Понятно, что версия о подмене просто пытается обелить память патриарха Нила, императора Иоанна и Дмитрия Донского, возложив всю вину за разрушительные последствия посвящения Пимена на него самого и на русских послов».

Таким образом, это еще одна загадка…

В итоге решение патриарха было компромиссным: Пимена (самозванца?) утвердили «митрополитом Киева и Великой Руси», а Киприан получил титул митрополита «Литвы и Малой Руси». При этом провозглашалось, что после смерти Киприана Пимен возглавит вновь объединенную митрополию.

Однако, на Руси все обернулось совсем иначе. Есть завораживающая версия, что именно Киприан, вернувшийся в Литву, отговорил князя Ягайло присоединяться к Мамаю, чем фактически спас Дмитрия.

Мейендорф размышляет: «Разумеется, непоколебимой уверенности в том, что Ягайло спрашивал совета и что Киприан его дал, быть не может. Непоколебим, однако, факт, что Ягайло в последний момент к Мамаю не присоединился и что сразу после Куликовской битвы Дмитрий резко переменил отношение к Киприану. Этого бы не случилось, если бы Куликовская победа не убедила московского князя, что политика сближения с Литвой, за которую ратовал Киприан, вполне оправдана».

И Дмитрий приглашает Киприана в Москву, полностью признавая его полномочия. Пимен же, задержавшийся в Константинополе, возвращается только в 1381 году. Он был немедленно схвачен по приказу Дмитрия и отправлен в ссылку.

Но и это еще не конец детективной истории. После погрома, учиненного Тохтамышем, Дмитрий снова изгоняет Киприана. О причинах опять же по сей день спорят историки. Единственный неоспоримый факт – это то, что от нашествия Киприан укрылся во враждебной Москве Твери. И это, мол, вызвало гнев Дмитрия. Да, вполне вероятно, особенно учитывая то, что неугомонный Михаил Тверской вскоре после падения Москвы мчится в ставку к Тохтамышу просить великокняжеский ярлык. Но как мы знаем, хан оставил его у Дмитрия. А вот Киприан этого знать, конечно, не мог. И если допускать, что его сверхзадачей было обеспечение духовного (как минимум) единства Москвы и Литвы, то Михаил для решения этой задачи подходил куда больше, чем Дмитрий. Но интересно, что в то же время в Твери, согласно некоторым источникам, был и Сергий…

После изгнания Киприана Дмитрий возвращает из ссылки им же обвиненного в самозванстве Пимена. Однако, вскоре снова меняет свою позицию и просит патриарха поставить митрополитом Дионисия… В результате всех этих метаний великого князя церковный кризис вплоть до смерти Дмитрия, последовавшей в 1389 году, так и не был разрешен. Проклинал ли его за это время Киприан еще раз, неведомо. И не вполне, конечно, понятно, почему человек с таким, мягко говоря, своеобразным отношением к церкви как Дмитрий, был в 1988 году причислен к лику святых…

А Киприан через год после кончины князя вернулся в Москву в качестве уже окончательного и бесспорного митрополита. В последующие годы с ним будут связаны многие знаковые и для церкви, и для государства события. В частности, в 1395 году, когда огромная армия Тимура, разгромившего Тохтамыша и Золотую Орду в целом, вступила в русские земли, по инициативе Киприана из Владимира в Москву была перенесена Владимирская икона Божией Матери. И именно явление Богородицы беспощадному завоевателю, по преданию, заставило его уже от Ельца повернуть свое войско и уйти в степь…

Взирая на Троицу

Во всей этой захватывающей и временами весьма неприглядной истории, препарируемой «скальпелями» современных исследователей, только преподобный Сергий остается безупречным. И это лишнее свидетельство тому, что его роль в духовном возрождении Руси уникальна. Известен его завет ученикам: «Воззрением на образ Святой Троицы побеждать страх ненавистной розни мира сего». И он этот страх победил. И пример его был настолько ярким и мощным, что следом за ним в пустыни Земли Русской отправились тысячи подвижников, чтобы стяжать такую же силу и такую же способность видеть свет Троицы сквозь тусклое потрескавшееся стекло «реальности».

Ключевский в своей речи 1892 года, посвященной Сергию Радонежскому, привел две цифры. Если за первые сто лет (1240–1340 гг.), минувшие после Батыева нашествия, на Руси появилось всего около трех десятков новых монастырей, то за следующий век (1340–1440 гг.) возникло до 150 новых обителей.

Ключевский подчеркивает: «До половины XIV в. почти все монастыри на Руси возникали в городах или под их стенами; с этого времени решительный численный перевес получают монастыри, возникавшие вдали от городов, в лесной глухой пустыне, ждавшей топора и сохи. Так к основной цели монашества – борьбе с недостатками духовной природы человека, присоединилась новая борьба – с неудобствами внешней природы… Преподобный Сергий с своею обителью и своими учениками был образцом и начинателем в этом оживлении монастырской жизни, „начальником и учителем всем монастырем, иже в Руси”, как называет его летописец. Колонии Сергиевой обители, монастыри, основанные учениками преподобного или учениками учеников, считались десятками, составляя почти четвертую часть всего числа новых монастырей во втором веке татарского ига, и почти все эти колонии были пустынные монастыри, подобно своей митрополии… До половины XIV в. масса русского населения, сбитая врагами в междуречье Оки и верхней Волги, робко жалась здесь по немногим расчищенным среди леса и болот полосам удобной земли. Татары и Литва запирали выход из этого треугольника на запад, юг и юго-восток. Оставался открытым путь на север и северо-восток за Волгу; но то был глухой непроходимый край…

Монах-пустынник и пошел туда смелым разведчиком. Огромное большинство новых монастырей с половины XIV до конца XV в. возникло среди лесов костромского, ярославского и вологодского Заволжья: этот волжско-двинский водораздел стал северной Фиваидой православного Востока. Старинные памятники истории Русской церкви рассказывают, сколько силы духа проявлено было русским монашеством в этом мирном завоевании… Многочисленные лесные монастыри становились здесь опорными пунктами крестьянской колонизации: монастырь служил для переселенца-хлебопашца и хозяйственным руководителем, и ссудной кассой, и приходской церковью, и наконец, приютом под старость.

Вокруг монастырей оседало бродячее население, как корнями деревьев сцепляется зыбучая песчаная почва. Ради спасения души монах бежал из мира в заволжский лес, а мирянин цеплялся за него и с его помощью заводил в этом лесу новый русский мир. Так создавалась… Великороссия дружными усилиями монаха и крестьянина, воспитанных духом, какой вдохнул в русское общество преподобный Сергий».

Заволжье буквально стало цитаделью духа. Здесь будут подвизаться подлинные наследники преподобного Сергия, старцы-нестяжатели. Это и была та самая Святая Русь. Без кавычек. Подлинная духовная реальность, а не национально-патриотический «бренд», в который сегодня многие пытаются это понятие превратить. И Дмитрий Донской им представляется бесспорным «первым номером» по отношению к преподобному Сергию. А уж «Пересвет» – это бренд, который «расцветает» и вовсе неожиданными красками. Например, в околоцерковных кругах появляются рассказы о том, что «Челубей», которого он, якобы, одолел, был мастером тайного тибетского боевого искусства…

Но подобная военно-патриотическая профанация не случайность, не просто некий эксцесс. Это этап «большого пути».

Мы видели, что Сергий