А потом, тут же, на воздухе были накрыты белыми скатертями столы, на которых были расставлены чашки для кофе, бутылки с лимонадом. И какие-то милые женщины, организовавшие все это, ходили вдоль столов с огромными кофейниками и наливали всем кофе. Все было тогда так хорошо, красиво, приятно, царила такая дружелюбная атмосфера, что она не могла оторваться от своих воспоминаний и не заметила, что оркестр уже закончил играть, а оркестранты начали расходиться.

По тому, с каким видом Отто спускался с лестницы, она поняла, что он не знает, как ему поступить: сразу подойти к ней или быстро пройти мимо, якобы не замечая, или завязать разговор, как бы неожиданно. Боже мой, прямо детский сад. Видя, что он приближается, она сделала первый шаг навстречу и помахала ему рукой. А уж заговорил первым, естественно, он. Она видела, как он хорохорится, стараясь снова быть молодцом. «Как до того, когда он стоял на четвереньках и блевал», — пронеслось у нее в голове со смесью сочувствия и насмешки.

— Привет, привет!

Тон такой самоуверенный, прямо-таки супермен, который подвел черту под вчерашними глупостями и готов снизойти до своей прелестной знакомой.

— Что я вижу, ночная фея порхает и при свете дня?

Этот тон ей не понравился:

— Да по-моему и ты тоже хорошо порхаешь после вчерашнего!

Он сразу замолк. Стоял и переминался с ноги на ногу. О Боже, те же самые остроносые башмаки. Ей стало его жалко. Тот, у кого такие ботинки, не может быть плохим человеком. И тут она заметила, что по его лицу струится пот, он прямо изнемогал в этой униформе. К тому же из-под правого манжета виден бант.

— Не всегда так легко ощущать воздух под крыльями, — сказал он со смехом, но в его взгляде сквозила тоска. Не такой уж он удалой, как притворяется. Она поняла, что если продолжать дальше, то он совсем стушуется. Поэтому она прямо спросила:

— Ну и как ты себя чувствуешь сегодня?

— Великолепно!

Он зажмурился от солнца, надул щеки, выпустил воздух и сразу же стал выглядеть еще толще, килограмм, эдак, на тридцать.

— Сегодня утром меня ждал такой приятный сюрприз…

— Что же это было?

— Пока я спал, какой-то добрый ангел залетел ко мне в квартиру и навел полный порядок.

— Наверное, ты усердно молился перед сном, а?

Этим она ни на что такое не намекала, но заметила, что он смутился, видя в этом намек на свое вчерашнее поведение. Он не Казанова, это точно. Но кто же он в сущности? — недоумевала она.

— Ты, наверное, таким образом решила отблагодарить меня за ночлег?

— Скорее я это сделала, потому что во мне пробудился материнский инстинкт.

— Материнский инстинкт? — он от души расхохотался.

Он весь покраснел, был на грани, чтобы сказать ей что-то важное.

— Я-то считал, что ты как раз и покончила с материнским инстинктом, домашним хозяйством…

На этот раз покраснела она. Значит, ему было известно, кто она такая. Это ее потрясло, хотя она была готова к этому. После того, как он обхаживал ее вчера, собственно, это она почувствовала еще в тот самый первый раз, в конторе. Самое страшное, что он открыто говорил ей об этом. Но, пожалуй уж, такой, как он, не будет думать о ней плохо. Все же он довольно-таки милый, застенчивый и добродушный, может быть, чересчур застенчивый. Какой-то увалень, немножко неудачник, но такой дружелюбный, отзывчивый. Ведь он ее не осуждал, напротив, то, что он все знал, делало его более привлекательным в ее глазах. Вот он стоял перед ней, освещенный солнцем, его потное лицо сияло… Кажется, он был просто счастлив, что узнал ее секрет. Что у них теперь общая тайна. Интересно, заметил ли он и два красных пятна — следы ударов Томми, и сделал ли какие-то выводы на этот счет.

— Могу ли я предложить мадам бутылочку колы? Или, быть может, лимонада?

Мадам. Намек на замужнюю женщину.

— Пожалуй, лимонад.

— Замечательно. Нет ничего лучше лимонада после прогулки по улицам города да еще в числе свирепого племени янычаров.

Опять он стал употреблять студенческий жаргон. Этого она терпеть не могла.

— Мне кажется, играли вы хорошо, — сказала, чтобы перебить эту дурацкую манеру и потому что и в самом деле так думала, — особенно «Тишина царит над морем».

— А где Томми? — спросил Отто, когда они стояли у киоска, где продавали напитки.

— Он поехал на бензоколонку. Мы должны с ним встретиться через полчаса. Мы поедем в Орменкилен и посмотрим, нет ли в тамошнем кемпинге свободного домика.

— Домика, понятно. Естественно…

— Почему естественно?

— Такие, как вы, не живут в палатке. Это не соответствует стилю вашей жизни. Домик уж, по крайней мере, лучше.

— Ты чокнутый, — сказала она, имея в виду, что он милый. Правда, уж очень он странный.

— Ты знаешь, что ты просто чудо. С ума сойти, ведь… я встретил настоящего ангела в наших краях. Но, пожалуй, это и не так уж удивительно. Широты здесь подходящие.

Он засмеялся.

— А знаешь, какая у тебя положительная черта?

— Какая?

— У тебя нет лодки!

— Можно сказать, что у меня нет и автомобиля.

— Правда?

34.

Томми и Алиса без труда сняли домик в двухзвездочном кемпинге в Орменкилене. Место было довольно убогое. Два ряда домиков походили на скопище бараков на каком-то пустыре. Но все же это крыша над головой, две кровати, два стула и крохотный столик. Тесно и душно, но можно не закрывать дверь. Ящик с вешалками внутри, висящий на стене, служил шкафом. Кусок клеенки на столе прожжен сигаретами. Но внутри довольно чисто. Толстые стены и потолок из аккуратно геометрически обструганных стволов норвежских елей, пол на целые сорок сантиметров возвышался над землей, над всеми этими неровностями и мусором, всепроникающим песком.

— Самое подходящее место для тех, кто в бегах, то есть для нас, — с горькой усмешкой заявил Томми и тут же изъявил желание заняться любовью на одной из кроватей, очень узкой, на которой явно невозможно лежать вдвоем. У нее не было настроения, и она тут же заговорила об Отто.

— Какого черта ты говоришь о нем в такой момент? — рявкнул он.

Тут уж она точно поняла, что его раздражение вызвано ревностью, и это доставило ей мрачное чувство удовлетворения. Она вступила в полосу мимолетных радостей, какие-то бессвязные случайные искорки положительных эмоций… Лучше ни о чем не думать. В принципе, она всегда была жизнерадостной, верила в счастье, всегда надеялась на лучшее. Теперь она старалась думать только о настоящем, держаться за ежеминутное, о прошлом было думать тяжело, а будущее было неясным и даже страшным. Но вот мгновенная вспышка ревности со стороны Томми означала все же, — несмотря ни на что, — она ему нравилась.