Впервые это произошло в Бостоне, в 2014 году, хотя я подумала, как легко это сойдет мне с рук, в баре отеля в Атланте, задумалась об этом во время йоги с инструктором в Лос-Анджелесе и чуть не набрала номер, который оставил мне водитель, забиравший меня в аэропорту в Талсе. Оглядываясь назад, я понимаю, что после разъездов по всей стране во время второго турне Бостон показался мне знакомым, туда я могла без проблем вписаться. И я наконец-то решилась: интерес к шоу еще не спал и книга продавалась так хорошо, что не жалко было потратиться на старинный персидский ковер, хватило вдобавок на серьги Alhambra и ожерелье от Van Cleef. Мне было тридцать, но выглядела я на двадцать шесть. Если бы ничего не вышло, я бы с легкостью смирилась без удара по самооценке.

Мужчины из Бостона отличались от стиляг из Нью-Йорка – точнее, они были похожи на тех белых богачей, которые в старшей школе и колледже называли меня сексуальной, но слишком боялись со мной спать. Чего боялись-то? Что им понравится? Что я им понравлюсь? Что им придется вести меня к себе домой и объясняться перед мамой? Последнее я хотя бы могла понять – непонимание, как объяснить темнокожего партнера белокожей маме. В колледже я встречалась с темнокожими парнями, но, когда они знакомили меня со своей семьей, я не отвечала им тем же. Я всю жизнь убеждала маму, что пусть и была одной из немногих темнокожих представителей нашей общины, но не чувствовала себя посторонней. Я одевалась как популярные девчонки, занималась спортом, каким занимались популярные девчонки, разговаривала как популярные девчонки и в конечном счете стала популярной девчонкой, чтобы доказать ей, что чувствовала себя желанной, чтобы уменьшить ее постоянное беспокойство из-за моего удочерения. Ее предупреждали, что, помимо привилегии, которую она могла мне предложить, она также могла непреднамеренно испортить мне жизнь, воспитывая там, где я всегда буду чувствовать себя не в своей тарелке. В каком-то смысле я беспокоилась, что, если приведу домой темнокожего парня, она решит, что ей не удалось создать дом, в котором я чувствовала бы себя на своем месте. Что предложенных ею любви, душевной связи и участливости было недостаточно. Что мне было бы лучше без нее – это ее самый большой страх.

Я знала бостонских парней, у семей которых имелись летние домики на мысе и степени небольших гуманитарных колледжей. Но я всегда знала их через призму свахи или платонического друга. Когда я была моложе, то быстро сняла с повестки дня свою сексуальность, пока этого не сделали они. Это правда, что я не предохранялась ради Винса, но у него не было послужного списка. Может, он и выглядел лучше парней, которые отвергли меня по молодости, но как бедствующий актер из итальянской семьи второго поколения на Лонг-Айленде он всегда был ниже уровнем. Ни степени Колгейтского университета, ни Гамильтона, и за ним не выстраивалась длинная вереница бывших подружек-блондинок с жемчугом размером с карамель в ушах. Кому мне утирать нос? Джии из Холбрука, получавшей диплом медсестры? Увести мужчину у Джии – не достижение, достижение – увести мужчину у Лорен Банн, которая переспала бы с таким, как Винс, но вот выйти за него замуж? Этого не произошло бы даже в отключке, как было в Вегасе с парнем, с которым она познакомилась у игрового стола.

Первого звали Джейми. Полноватый. Очень высокий. Он был смешным, бородатым и безработным, пил Bud Lite в баре Mistral. Винс не занимался со мной сексом два месяца. Это отличается от того, если сказать, что мы с Винсом не занимались сексом два месяца. Видите разницу? Мой муж не становился ласковым ради меня, но ради других – пожалуйста, а я была еще молода. Тридцать. Совсем ребенок. Я не могла поставить на себе крест. Да, мы с Винсом занимались сексом с другими людьми, но я не изменщица. Я подрядчик.

В итоге мы с Джейми оказались в моем отеле, потому что я остановилась в The Taj и хотела, чтобы он знал, с кем повязался. Парень, который временами подает «Кровавую Мэри» в загородном клубе своих родителей, вероятно, считает, что не имеет ничего общего с женщиной, которая выглядит как дерзкая приятельница сексуальной девушки из его любимого телешоу, но денежные подушки смягчают этот прыжок. Секс был небрежным, никто из нас не кончил, и когда я проснулась утром, от него лишь осталось несколько засохших пятен мочи на стульчаке. Но я добилась успеха – так мне казалось в то время. Потому что сейчас, оглядываясь назад, я хочу спросить: в чем? В плохом сексе с неряхой с хорошей эрекцией? В том, что с ним я решилась открыть счет, достигнув славы? Что случится, когда это исчезнет. А это исчезнет. Или захлестнет меня с потрохами. Я знала об этом, когда подписывала контракт на шоу, но только совсем абстрактно. Так антитабачные компании пытаются отпугнуть детей от курения, рассказывая им ужасы про рак легких, что не особо помогает. Это слишком далекое будущее, чтобы сейчас беспокоиться о том, что придется говорить через дырку в горле. Вот как я думала, когда подписывала контракт на шоу. Да, оно закончится и, возможно, даже неудачно, но через много, много лет. Я всегда считала, что у меня куча времени до того, как кто-то проделает дыру в моем горле.

* * *

Оплачиваю полчаса интернета во время перелета до Лос-Анджелеса, но через тридцать минут так и не получаю ответ от Гвен, и через час тоже. Снимаю несколько видео на камеру GoPro, выданную мне для съемок в самолете.

– Лечу на встречу с номинированным на «Оскар» режиссером, – шепчу я, чтобы не беспокоить остальных пассажиров первого класса, и эта фраза меня успокаивает. Я лечу на встречу с номинированным на «Оскар» режиссером. Гвен меня не избегает. Нет ничего такого в том, что она запросила мою анкету.

И только когда я в четвертый раз выкладываю $7.95 за интернет, Гвен связывается со мной.

«Ужин с режиссером!!! Ты обязана рассказать, как все пройдет!! Не волнуйся насчет анкеты – просто хотела кое-что проверить! Видела статью в The Times?! На этой фотографии ты выглядишь на двенадцать!» Кажется, Гвен использовала годовой лимит восклицательных знаков в одном письме.

Конечно, я видела статью в The Times. Как и в People, в HuffPo, в The Cut, а через несколько месяцев появится статья в Vogue и интервью с Vanity Fair. Столько статей выходит, что, когда я приземляюсь и прослушиваю голосовое от репортера, проверяющего достоверность истории, даже не обращаю внимания на то, откуда он. Перезваниваю ему и, когда он говорит, что из The Smoking Gun, прошу прощения и отвечаю, что не вписывала это интервью в свой календарь.

– А мы и не договаривались, – произносит он, когда я прохожу под знаком «Студия йоги туда».

Я определенно в Лос-Анджелесе.

– Я надеялся подтвердить вашу дату рождения, 17 октября 1983 года, и дату окончания старшей школы, май 2002 года.

Я останавливаюсь.

– Зачем?

– Это верные даты?

– Да, верные, – отвечаю ему, и это правда, но я почему-то тут же сожалею о своем ответе.

– Спасибо, – благодарит он и кладет трубку.

Я набираю Гвен – она на совещании.