того короткая и отрывочная, быстро стерлась в его сознании.

— Об этом не может быть и речи, — решительно отвергла Татьяна просьбу сестры хотя бы повидаться с мальчиком. — Неужели ты не понимаешь, что это может травмировать его на всю жизнь?

— Я хочу его увидеть. Он мой сын… — тихо проговорила Ольга, чувствуя, как непрошеные слезы начинают застилать ее глаза.

— Нет, нет и еще раз нет, — ответил ей в трубке странный, ставший каким-то чужим такой знакомый ей с самого детства голос сестры. — И прекратим на этом разговор, пожалуйста. Ты, Оленька, еще вполне можешь устроить свою жизнь, а у меня наш Сашенька — единственная надежда. Прощай и прости меня, сестренка.

Потом, шагая домой под холодным ветром, в каком-то ледяном, молчаливом оцепенении пополам с отчаянием, Ольга вспоминала до мельчайших деталей все подробности разговора с сестрой. И все это время до боли в костяшках пальцев сжимала в руке гладкий темно-серый камень с тускло-стеклянными, словно слюдяными прожилками внутри.

Когда она подошла к подъезду, решение было уже принято. Ольга остановилась на крыльце, разжала ладонь и внимательно взглянула на камень.

— Ну, что ж, дружок, вот все само собой и решилось. Надеюсь, Павел меня простит.

И медленно, осторожно, как величайшее сокровище, опустила камень в карман плаща.

— Какое, часом, не скажете? Я бы за это время немного подумал на эту тему.

— Темы пока нет, одни только предположения. Но завтра она вполне может возникнуть. Отбой!

Он положил трубку, а я отправился на вторую попытку организовать себе чайку. Странно, думал я: когда второй раз зазвонил телефон, мне почему-то показалось, что Сотников звонил из одной и той же телефонной будки, что и эта неизвестная молчаливая дама, что только и может, что дышать в трубку. А, может, даже и не из будки, а из одной комнаты. Надо будет его завтра на эту тему подколоть.

Но поутру мне было уже не до приколов. Сотников примчался ни свет, ни заря, cо стильным замшевым «дипломатом» в руке, быстро прошел в комнату, указал мне место за столом, плюхнулся на стул сам и быстро посмотрел на меня.

— Ты как, все в порядке? Вот и славно. Глянь-ка, дружище, может, какие-то люди на этих фото тебе покажутся знакомыми?

И он раскрыл «дипломат», после чего жестом фокусника или опытного карточного шулера быстро выложил передо мной на стол два десятка фотографий. Большинство их было парадными портретами, без улыбок и прочих эмоций; явно делались для каких-то официальных документов.

К счастью, я вовремя подавил в себе готовый уже вырваться вопрос: с чего вы думаете, шеф, что я хоть кого-то могу знать в лицо не только в этом городе, но даже в этом столетии? После чего мысленно похвалил себя за похвальную сдержанность и притворился, что внимательно разглядываю фотокарточки.

Разумеется, никого из этих людей я не знал, да и знать не мог. Там было примерно две трети мужчин, остальные — снимки женщин, по большей части молодых или, по крайней мере, моложавых. Впрочем, физиономии двух или трех из них показались мне смутно знакомыми, но большинство людей на свете на кого-нибудь, да и походит.

Выждав приличествующую ситуации паузу, я медленно покачал головой.

— Уверен?

Сотников, нахмурившись, смотрел на меня.

— Посмотри-ка еще раз, да повнимательнее.

— Вы так уверенно говорите, шеф, — проворчал я, — будто я прямо-таки обязан их знать, всех этих…

И ткнул пальцем в фотогалерею на столе.

— Жаль… покачал головой Владимир Аркадьевич. Прямо точь-в-точь красноармеец Сухов из кино «Белое солнце пустыни». Вот сейчас глянет на меня укоризненно и упрекнет: я рассчитывал на тебя, Саид!

А с какого собственно рожна?

Я глубокомысленно побарабанил по столешнице костяшками пальцев и задумчиво проговорил:

— А что, собственно, происходит, шеф? Вы же прекрасно знаете, что я не местный, приехал из другого города. Откуда я мог успеть увидеть всех этих… да еще и запомнить?

Я раздраженно фыркнул.

— Не видел, говоришь? — по-прежнему в суховской манере переспросил меня Сотников. — Тебе что, твои налетчики с мозгами всю память отшибли?

— Голова болит… — на всякий случай подтвердил я.

— Но не настолько же, Александр!

Он вдруг сорвался на крик, но тут же взял себе в руки, понизил голос и медленно погрозил мне пальцем. Без тени шутки в голосе, между прочим.

— Не настолько же, чтобы не узнать даже собственных родителей… — процедил он сквозь зубы. После чего выудил из ряда фотографий две и подвинул их мне прямо под нос.

Вот же чёрт! То-то мне показалось, что некоторых я где-то уже видел. И в их числе этого мужчину и эту женщину. Ведь именно они были на фото, присланном мне… Стоп, ими же и присланном мне! Мои псевдо-родители, геологи, которых я и знать-то не знаю.

Но Сотников явно подготовился к этому разговору. Он достал из внутреннего кармана пиджака широкий кожаный портмоне и вынул оттуда еще одну фотографию. Она явно была отпечатана или переснята с другого, гораздо более старого снимка, порядком выцветшего, с пропечатавшимися заломами бумаги. На карточке стояли двое улыбающихся людей, мужчина и женщина, а на руках у мужчины сидел годовалый, важный и пухлый бутуз с толстыми ножками, будто перевязанными ниточками, в короткой распашонке и белой полотняной шапочке.

— А этого тоже не узнаешь?

Голос шефа вдруг изменился, в мгновение ока став тихим и усталым.

Он не уточнил, кого именно я должен был узнать, но тут и объяснять не нужно. На руках у мужчины восседал как султан я, Александр Якушев собственной персоной, надутый от собственного величия, даром, что с голой жопой.

— Этого узнаю… — прошептал я.

Глава 23

То, чего не может быть

— Всё это я сейчас пересказывал тебе с чужих слов. Остальное пусть скажет та, которая, по её словам, знает всё. Всё — и гораздо больше, как я полагаю. Пойдём?

Он собрал фотографии, щелкнул замками «дипломата» так, что этот звук вдруг показался мне оглушительным выстрелом из револьвера — настолько было одиноко и пусто сейчас у меня на душе. Мое сознание решительно не успевало переварить только что услышанное от Сотникова, а он уже стоял в прихожей в ожидании. Но не торопил, а просто молча смотрел на меня.

И мы пошли.

Во дворе Владимир Аркадьевич указал мне на скамеечку под высокими и раскидистыми тополями, дарившими тень жильцам этого двора. На скамейке сидела женщина, и теперь я ее узнал. Это была женщина-геолог с фотографии из присланного ею письма.

Моя псевдо-мама.

Ольга Иноземцева.

Моя родная мать.

Если верить