– Привет! – помахал он ошеломленной Юльке.

– Ты куда исчез, сукин сын, – спросила она, сурово сдвинув брови. – Как же наш круиз?

– Он состоится. Я же обещал, самый крутой. Как тебе межзвездный, а? Иди сюда, детка! – он протянул ей руку. – Ты что, боишься? Ты же такая же звезда. Здесь твое место. Иди же ко мне. Я люблю тебя, малышка.

– И я люблю тебя, – зачарованно прошептала Юлька.

– Ради тебя я проделал этот чертовски длинный путь. Теперь мы всегда будем вместе. Я хочу тебя, – его некрасивое, но ужасно обаятельное лицо осветилось знакомой лукавой улыбкой. – Ну, мне долго ждать?

Рассмеявшись, Юлька легко подтянулась и, зацепившись за раму, встала в оконном проёме в полный рост. А затем, поддавшись порыву встречного ветра, сделала шаг. Навстречу звездам.

– Ума не приложу, – прикладывая к вискам надушенный платочек, страдальчески говорила Ксения Величко, – как такое возможно? Упасть с крыши. У них что там, замков нет? А что если этот певец, как его там, её столкнул? Надеюсь, его посадят? Бедная, бедная моя девочка…

Траурный наряд от Москино был ей чрезвычайно к лицу.

– Я возьму это дело под особый контроль. Вот только вернусь из командировки, с Ямайки… – Мрачный депутат Величко положил на плечо бывшей жены крепкую, закаленную в государственных баталиях, руку.

Прерывисто вздохнув, Ксения устремила на экс-супруга долгий благодарный взгляд.

Антуан не смог присутствовать на похоронах. Он был вынужден отбыть в Париж по срочному делу.

Траурный кортеж остановился на красном свете.

Позади – автобус от модельного агентства. Проводить Юльку в последний путь поехали все «звездочки».

– Будут хоронить в закрытом гробу…

– Говорят, от тела ничего не осталось…

– Еще бы, упасть с такой высоты…

– Я слышала, она принимала наркотики…

– Заткнитесь! – крикнула, не выдержав, Марина, ударив кулаком по стеклу.

«Звездочки» затихли.

– Она так любила жизнь, – крупные капли, как осенний дождик, сбегали по нетронутому косметикой бледному лицу Лены. – Она не заслужила этого, не заслужила…

Дали «зеленый». Траурный кортеж тронулся дальше. За заплаканным окном проплыл огромный рекламный щит – задорная мордашка в обрамлении темно-русых кудрей и надпись сбоку – «Вечная молодость».

Следователь Одинцов оказался пренеприятным скользким типом с глазами как у дохлого окуня. Но Дмитрию приходилось иметь дело и не с такими экземплярами. Он доходчиво объяснил, что обвинение, которое пытаются предъявить его клиентке, смехотворно. Что улики стоят не больше дырявого презерватива. И посоветовал меньше увлекаться сериалами типа «Коварство и любовь», а больше – заниматься делом и штудировать «Право». Разговора оказалось достаточно, чтобы ввергнуть скользкого следователя в состояние, близкое к посталкогольной депрессии. Засим Дмитрий вежливо откланялся, пообещав захаживать по малейшему поводу. Далее в его блокнотике значилось странноватое имя, причудливая смесь романтичного выпендрежа: Ник Португал.

С самого утра непроспавшийся и злой майор Сухоруков «писал кипятком» на все отделение.

– Ну, спасибо тебе, Фролов, удружил! Помог товарищам! Ты видел этого адвокатишку? Вцепился, как бульдог. Такой все дело развалит.

– Это кто протокол составлял: «Труп найден без признаков жизни. Ноги расположены вдоль туловища…» – Громко заржал Гриценко.

– Ну я, – отозвался Соломатин, – а че? Где еще ноги-то должны быть?

– До Нового года неделя, – сокрушался майор, – где я новых подозреваемых возьму?

– А вам легче отправить девчонку по этапу, чем пережить потерю премии? – до сих пор невозмутимо-безмолвный Фролов выпустил в окно порцию едкого «Примного» дыма.

– А если она виновна?

– Соберем доказательства – посадим. Только их собрать сперва надо.

– Юр, – сказал Гриценко, – у тебя тут грамматическая ошибка…

– Небось, не одна. Исправь.

– Зато адвокат, наверно, грамотный! – продолжал разоряться майор.

Докурив, Фролов выбросил окурок в окно и вышел из кабинета.

– В тир, – предположил Гриценко.

– На хер, – выдвинул свою точку зрения майор.

– Палыч, ты че жене подаришь? – полюбопытствовал Соломатин.

– Хер, – выразительно сообщил майор и, вслед за Фроловым, покинул кабинет.

– А что? – сказал Гриценко. – Хороший подарок.

Разговор за столом не клеился. Мать была неестественно-оживлена и все норовила подложить Лене лишний кусочек. Отец, как-то особенно сдавший за последние дни, был хмур и сосредоточен.

– Ты сегодня не работаешь, пап?

– Нет, дочка, – фальшиво-бодрым тоном произнес отец. – Решил, наконец, последовать твоему совету и отдохнуть. Сколько можно пахать?

– Ты уволился? Что-то случилось…

– Ничего не случилось, – упрямо стоял на своем отец, – просто устал.

– Это из-за меня? – с грустью спросила Лена, осененная догадкой.

– Ты тут совершенно ни при чем, – отчеканил отец. – Эти засранцы посмели мне сказать, что я им по гроб жизни должен быть благодарен, и видишь ли, моя работа связана с охраной, а дочь все-таки почти под следствием… Другие бы давно меня уволили… Ну, я им все высказал. Плюнул и ушел.

Отец достал из серванта бутылку «Столичной» и пузатую рюмку.

– Зачем? – тоскливо спросила мать.

– Что я, алкоголик какой? – обиженно нахмурился отец. – Дочь приехала, а я выпить не могу? Будешь? – он вопросительно глянул на Лену.

– Нет, – она опустила глаза, – я лучше чай.

– Наверно, надо адвоката… – робко сказала мать.

– Я как раз хотела… – встрепенулась Лена. – Помните Диму Грачевского?

– Еще бы, – отозвался отец. – У нас пока нет склероза. Из-за него вся твоя жизнь пошла кувырком.

Эх, попадись мне этот мерзавец…

– Папа, подожди, – Лена устремила на мать умоляющий взгляд. – Дело в том, что мой адвокат – Дмитрий. Он меня защищает. Мы снова вместе. И, когда все кончится, поженимся, – выпалила она на одном дыхании.

Отец поперхнулся и закашлялся.

– Ну, дочка, – крякнул он, нацеживая другую рюмку, – я думал, ты умнее. Только круглый дурак наступает дважды на одни и те же грабли. Я тебе вот что скажу – ноги этого негодяя в моем доме не будет. Вот так.

Охранник, дежуривший в подъезде дома на Плющихе в вечер убийства Олега, был внушительного сложения человеком лет пятидесяти, с грустными, как у бродячего пса, глазами и усами, опущенными книзу. Он подтвердил Дмитрию, что видел Лену, выходившую около одиннадцати.