Когда Куизль подошел ближе, глаза у него сверкали. Магдалена очень хорошо знала этот блеск: то была гордость вперемешку с упрямством и отвращением. Так отец обычно выглядел перед казнью.

— Я поговорил с Непомуком и кое-чего придумал, — проворчал палач и рассеянно раздавил пальцами несколько колосьев. — Вот и всё. Сегодня ночью мы изловим настоящего колдуна.

Дверь в подвал с грохотом распахнулась. Внутрь ввалились сразу четыре солдата из Вайльхайма и с отвращением взглянули на дрожащий комок под ногами.

— Поднимайся, ты, кусок дерьма! — прошипел старший по званию. — Хватит дрыхнуть. Повезем тебя в тюрьму Вайльхайма, на поруку палачу. Перед входом тебя дожидается твой благородный экипаж.

Остальные засмеялись. Монах плакал и отбивался, но солдаты выволокли его наружу, к воловьей упряжке. Чуть поодаль дожидались повозка для солдат и карета судьи.

Непомук зажмурился — вот уже несколько дней несчастный не видел солнца. Наконец он разглядел возле кареты самого судью. Тот стоял рядом с приором и, похоже, вел с ним продолжительную беседу. Они вместе подошли к покрытому грязью монаху. Непомук почувствовал запах собственных нечистот, в которых провалялся не один день.

— Так это и есть знаменитый андексский колдун?.. — Граф оглядел аптекаря, точно к нему подвели редкого зверя, потом снова повернулся к приору. — Хорошо, что вы дали нам знать. Подобные происшествия нельзя оставлять на усмотрение монастыря, их следует тщательно расследовать. Решительно не понимаю, почему настоятель раньше не обратился к суду Вайльхайма.

— Его преподобие Маурус Рамбек выдающийся ученый, — пожал плечами приор. — Хотя иногда ему не хватает известной доли… скажем так, прозорливости.

Судья покивал:

— Понимаю. Уж этот вопрос мы точно решим.

Непомук все это время лишь молча слушал разговор и теперь обратился к бывшему собрату.

— Брат Иеремия, — взмолился он. — Ты так долго знаешь меня, неужели и ты думаешь, что я способен…

— Верю я или нет, не играет никакой роли, — проворчал приор. — А виновен ты или невиновен, рассудят только на процессе.

— Но ведь дело уже решено! — выдавил Непомук. — Все эти люди вокруг уже сами вынесли приговор. Ты знаешь, что теперь будет, брат! Палач станет пытать меня, не допусти этого, пожалуйста…

Но приор уже отвернулся и пошел вместе с графом обратно к карете.

— Не сомневаюсь, что суд Вайльхайма вынесет справедливый приговор, — услышал Непомук слова Иеремии. — Быть может, ваше превосходительство изволит пропустить еще стаканчик-другой вина в верхних покоях монастыря?

— Я бы с превеликим удовольствием, ваше преподобие. Но боюсь, нам придется отложить это до следующего раза, — ответил граф. — Нужно еще взыскать неуплаченные налоги с окрестных селений. Уверен, очень скоро мы встретимся вновь. И не исключено, что вино будем пить в келье нового настоятеля.

Он засмеялся, и разговор стал затихать по мере их удаления. Непомук тяжело вздохнул и взглянул на небо, по которому предвестниками скорой грозы плыли белые облака. Монах понимал, что это, возможно, последний раз, когда он вот так смотрит на небо. Теперь вся надежда оставалась только на Якоба.

Непомук всем сердцем надеялся, что палач не ошибся в своем предположении. Хотя он и понимал, сколь ничтожны были теперь его шансы избежать пыток и костра. Виновный уже есть, так зачем разыскивать настоящего преступника? Особенно если преступник этот столь влиятельный и могущественный…

Непомук сразу успокоился, перестал дрожать и зашептал молитву:

— Господь милостивый, Ты вездесущ. Не покидай меня, дай мне силы пережить грядущее. Ниспошли Якобу спокойствие и освети путь его. Чтобы ни ждало меня, прошу Твоего благословения.

— Полезай, безобразина! Костер уже ждет.

Один из солдат при помощи лома приоткрыл переднюю стенку ящика настолько, чтобы протиснулся Непомук. Затем его, точно убойного теленка, подняли сообща на телегу и приставили крышку на место. Гвозди заколотили, и узник снова оказался в темноте. Света, что пробивался сквозь щели в потолке, было достаточно, чтобы оглядеться внутри ящика. Он был низким и тесным. Аптекарь кое-как устроился и вдохнул запах свежих досок.

— Но-о, пошла, скотина!

Телега со скрипом тронулась. Непомук уперся руками в стенки ящика, чтобы не швыряло из стороны в сторону. Вскоре снаружи послышались выкрики. Голоса были злобные, и их становилось все больше.

— Вздерните колдуна! Вздерните и сожгите. Пусть горит, как в аду!

— Эй, монашек, вылетай уже из ящика! Или разучился?

— Будь ты проклят, изверг! Пресвятая Мария, ниспошли ему боль и страдания, пусть он мучается на костре!

Внезапно что-то ударило в ящик. Затем последовал град камней и грохот, словно что-то тяжелое врезалось в доски. Шум снаружи перерос между тем в целый ураган. Голоса, крики, грохот камней — толпа бесновалась.

— А ну, прекратить! — раздался откуда-то рев бригадира. — Этот человек не уйдет от заслуженного наказания. Но накажет его судья, а не вы!

Непомук прижал колени к груди и зажал уши руками, чтобы ничего не слышать. И все-таки он чувствовал, как в ящик то и дело что-нибудь ударяло.

«Господи! Этот ящик никакая не клетка, он служит для моей же защиты! — подумал он. — Без него люди меня давно на части разорвали бы».

Лишь через некоторое время ударов стало меньше, потом они и вовсе прекратились. Непомук отнял руки от ушей: снаружи доносился лишь скрип колес и щебет птиц в лесу. Зяблики и дрозды пытались перещеголять друг друга в пении. Тонкий солнечный луч пробивался в ящик сквозь щель и светил Непомуку прямо в глаза.

День был чудесный.

Но отдаленный раскат грома уже возвещал скорую грозу.

Всего пару часов спустя в переулке у подножия монастыря показались три размытые тени. Их безжалостно хлестал косой ливень, и они прятали лица под капюшонами шерстяных плащей. Небо прочертила молния, следом разнесся оглушительный раскат грома. Давно уже сгустились сумерки, и лишь в окнах монастыря мерцали несколько фонарей — все прочее утопало в кромешной тьме. Симон опасливо поднял голову и прищурился, чтобы дождь не заливал глаза.

— Мы не могли выйти немного позже? — проворчал он. — Тут же потоп настоящий. Один неверный шаг, и нас смоет в долину!

Палач презрительно оглянулся на лекаря:

— Ты сахарный, что ли? Не растаешь. Это всего лишь вода, а не смола какая-нибудь или сера. Нарядный сюртук твой высохнет, и жизнь наладится.

Симон демонстративно чихнул.

— Здоровья уж точно не прибавится, если разгуливать под таким дождем.

— Остались бы дома у обдиралы, в тепле, — проворчал Якоб. — Так даже лучше было бы. Бестолковый цирюльник и собственная дочь, лучше просто не придумать! Мне бы пару верных человек с войны, вот тогда другое дело.