С отвратительным треском, мягким, как треск гнилого корня под сапогом, в плотной оболочке кокона возникло отверстие. Из него поползла ярко-алая масса, исходящая паром, и в массе этой что-то шевелилось, что-то двигалось…

— Быстрее! — закричал Гензель. — Бежим отсюда!

Гретель старалась сохранять спокойствие, но он видел, как нелегко это дается сестре. Ее обычная броня, отстраненность, сейчас была бесполезна и осыпалась еще быстрее, чем сдавались кожные покровы Расщепителя. Сквозь дыры в этой броне Гензель видел панический страх перепуганной девочки.

— Надо подождать, пока зелье подействует! Еще немножко!

У них не было времени ждать. У него уже шевелилась правая рука, вяло, неохотно, как у древнего, разбитого подагрой старика, но и только. Все остальное тело все еще было сковано и могло лишь подергиваться. Сколько еще будет действовать зелье? И сколько потребуется ведьме, чтоб выбраться наружу и разорвать их живьем?..

Непослушные дети. Глупые человекообразные. Биологический материал…

В отчаянии Гретель принялась разминать его мышцы, но он уже видел, что им не успеть.

Еще один удар — и большой кусок кожных покровов оказался выдран из Расщепителя, шлепнувшись прямо на пол. Сила, которая находилась в его чреве, была ему не по зубам. И сила эта вот-вот готова была вырваться на свободу.

Вой стал громче. Сейчас это был даже не вой, это был скрежет, хрип, рык. Что-то шевелилось в недрах Расщепителя, но контуры того, кто издавал звуки, невозможно было понять. В коконе металась и билась обтянутая алым тряпьем фигура, слишком угловатая и острая, чтобы быть человеческой. В его толще зияло уже полдюжины отверстий, и новые возникали ежесекундно. Что-то с хрустом било в кокон изнутри, распарывая его покровы, — и в образовавшиеся отверстия хлестала черно-красная жижа с кусками прозрачной пленки, каких-то желтоватых комков и обрывков. Гензель не знал, что это — внутренности самого Расщепителя или того, чем он опрометчиво попытался отобедать. Он знал только то, что, когда существо выберется наружу, за его собственную жизнь никто не даст и гнутого гвоздя.

У него заработала левая рука. Тоже вялая, не сильнее умирающей рыбы и не способная толком оторваться от стола, но Гензель ощутил секундную радость. С двумя руками он может попытаться ползти. Нелепо, конечно — далеко ли он уползет? — но есть тень надежды.

А вот Гретель…

Она так и стояла возле него и теперь тоже казалась парализованной, но не зельем, а страхом. На ее глазах кокон Расщепителя превращался в бесформенный ком плоти, содрогающийся под очередными ударами и распадающийся на глазах. Это было похоже на яйцо, из которого пытается вылупиться чудовище. Из дыр хлестала кровь, желчь и зловонный мутный ихор, пол в лаборатории был залит уже по щиколотку.

— Беги, Гретель! — крикнул Гензель. — Убегай же! Чего стоишь!

Она замотала головой. Насмерть перепуганная, заляпанная кровавыми брызгами, она впилась руками в непослушное тело брата, пыталась стянуть его на пол. Ей это удалось — Гензель шлепнулся, как набитый землей мешок, но даже не почувствовал боли от удара. Наверно, если бы ему сейчас отсекли пару пальцев, он и того не почувствовал бы. Страха оказалось так много, что он вытеснил боль даже из самых тесных уголков омертвевшего тела.

Он попытался ползти к выходу, цепляясь непокорными руками за скользкий пол, но смог протащить свое тело не больше пары локтей. Отчаянно не хватало сил, и Гретель тут ничем не могла помочь.

Кокон лопнул. Его куски разлетелись по всей комнате, оставляя за собой густую сукровичную массу цвета гнилой вишни. Где-то из этой мякоти торчали бесполезные крюки и обломанные иглы. Судя по всему, Расщепитель пытался выполнять свою работу до последнего.

Существо, тяжело ступившее из остатков кокона, ничем не походило на геноведьму.

Мяса, оставшегося на нем, было недостаточно даже для того, чтоб разобрать, мужчина это или женщина. Это был полуобглоданный скелет, покрытый клочьями дымящейся багровой плоти. Плоть эта местами почти не держалась на нем, сползая полужидким студнем на пол и растекаясь. Кости местами казались оплавленными, а местами выпирали из тела причудливым каркасом. Ребра с одной стороны оказались срезаны, в хлюпающем коричневой жижей отверстии виднелись внутренности — причудливые, нечеловеческие, асимметричные.

На голове остались клочья волос, но спускались они не на лицо, а на хрипящий и булькающий обнаженный череп, прилипнув к нему как ржавые водоросли. Одного глаза у существа не было, а другой, лишенный века, перекошенный, взирал на детей с полным безразличием.

Существо двигалось неровно, шаталось из стороны в сторону, с трудом удерживая равновесие, ноги почти его не держали. Гензелю вспомнился игрушечный скелет на ниточках, что показывали на прошлой ярмарке. Только тот был безобидным, с нелепой улыбкой от уха до уха, а этот хрипло рычал, скаля остов рта — бездонный черный провал, из которого торчали в хаотическом беспорядке белые осколки зубов.

Гензель заорал и попытался толкнуть свое тело вперед, но пол, состоящий из гладких мышечных волокон, скользил под пальцами.

Гретель, задыхаясь от ужаса, пыталась тащить его. Чудовищное существо, бывшее когда-то прекрасной геноведьмой, захрипело, на его грудь из пасти полилась пузырящаяся кровавая слюна. Когда оно шло, неловко переваливаясь с ноги на ногу, на его голове шипели волосы, соскальзывая с черепа вместе с кусками мягкой плоти и шлепаясь на пол. Единственный глаз смотрел прямо в душу Гензелю, и, хоть он был лишен всякого выражения, Гензель увидел в нем свою неотвратимую смерть. Ужасную, полную муки, тягучую — прямо здесь, на мокром полу лаборатории.

В несколько шагов геноведьма оказалась возле детей. Несмотря на всю свою неуклюжесть и скрежещущие кости, выдающиеся из тела подобно занозам, ведьма еще умела быстро двигаться. Она не обращала внимания за остающийся за ней кровавый след, как и на сползающее по ее костям мясо. Она чуяла добычу и стремилась до нее добраться.

Сладкие непослушные биологические образцы.

Вкусное и свежее детское мясо.

Гензель видел, как потеки плоти и крови стекают с ведьмы на него, заляпывая штанины бурыми брызгами, и изо всех сил упирался руками в пол. Он чувствовал вонь, исходящую от ведьмы… вонь, подобную той, что ощущал лишь однажды, когда квартероны из соседнего квартала забили и сожгли в земляной яме свалившуюся от тифа корову.

Едкая, проникающая через все щели прямо в душу вонь гнилой требухи и запах паленой кости.

Она была совсем близко, в одном шаге — распадающееся, ворчащее, дергающееся месиво из плоти и кости. Какая-то крошечная часть Гензеля, не поддавшаяся панике и сохранившая наблюдательность, отметила, что даже кости ведьмы не похожи на человеческие — слишком тонкие, с острыми непривычными суставами, сероватые. Они располагались в тех местах, где у человека их быть не могло, местами соединяясь в настоящий костяной доспех. Там же, где они были обломаны, вместо костного мозга на пол сочилась густая волокнистая субстанция.