Здесь она спала. Часами смотрела на переплетение черных веток, шуршащих о зимние рамы в комнате Парсифаля. Ждала возвращения с работы Дот и Берти. Ждала Китти с мальчиками. Они наведывались часто и всегда являлись в назначенный час. Весь день Сабины строился вокруг их приездов и отъездов. В доме было чисто, но, оставаясь одна, она все равно убиралась. Одолела половину книги «Радости кулинарии» и даже рискнула испечь желтый валлийский кекс. Рецепт этот она выбрала, потому что он показался ей самым сложным и утомительным, а также потому, что в доме нашлись все необходимые ингредиенты. В итоге Сабина оставила Феттерсов без яиц. В углу гаража она обнаружила лопату для снега. Надела ботинки, шапку, перчатки и вышла расчистить подход к крыльцу. Затем принялась за подъездную дорожку. Сабина никогда раньше не убирала снег и, каждый раз поднимая лопату, удивлялась тяжести крохотных белых пушинок. Вспомнился вычитанный где-то совет: чистить снег лучше поручать женщинам, а не мужчинам, так как последние более склонны к сердечным приступам. Замечательная смерть – рухнуть в сугроб и лежать там, леденея, пока домашние тебя не хватятся. Ломило спину, ныли мускулы, о существовании которых она даже и не подозревала. Она чувствовала, как под тонкой шерстью перчаток надуваются и саднят мозоли. Расчищая боковые дорожки, Сабина увлеклась так, что забралась на соседские участки. Наконец она вернулась в дом и не без труда вылезла из заледеневшей верхней одежды. Сидя в горячей ванне, Сабина дрожала в ознобе. Пальцы на ногах побелели, сморщились и онемели. За окнами опять началась метель.

Под толстым покровом снега, а возможно, и без него, одноэтажный домик Дот Феттерс по виду был неотличим от всех прочих одноэтажных домиков в округе. Мало-помалу Сабина обретала Гая, которого не знала. Другого Гая, маленького Гая. Она так и видела его, в трескучий мороз летящего вниз по улице, приникнув животом к санкам. Видела, как утром перед школой он уплетает на кухне хлопья из миски, одновременно изучая надпись на коробке. Это Гай, который однажды станет Парсифалем. Вот он, лежа на полу гостиной, читает взятые в библиотеке книги с описаниями фокусов и преисполняется разочарования, потому что о главном книги умалчивают. Она представляла, как любили его другие дети, как он дружил с окрестными мальчишками, как ласков был с сестрой. Ночью Сабина воображала его спящим на соседней кровати, воображала не того человека, в которого он вырос и которого она лишилась, но другого: маленького, хрупкого и живого. Он проглядывал в Китти и Берти, а иногда и в Дот, в Го и Гае. Сабина видела, каким он был в шесть лет, в девять, в двенадцать. Видела, потому что ей надо было его видеть, видеть ежеминутно. Тоска по нему была пропастью, черной и бездонной, пропастью, в которую она угодила.

– Я не хочу тебя нагружать работой, – сказала Берти. – По мне так лучше бы тебе у нас отдохнуть, расслабиться. Но мама говорит, что если не давать тебе ничего делать, то ты повесишься.

Она поставила на кухонный стол коробку с ручками и карандашами.

– Может, надпишешь конверты с приглашениями на свадьбу? Если хочешь, конечно. У тебя почерк получше моего будет.

Сабина тронула край коробки и почувствовала, как изголодалась по работе.

– Иди спать, – сказал ей Парсифаль. – Пока не ослепла.

– Еще немножко, – ответила Сабина, не поднимая глаз.

Почему тогда она не подняла глаза на него? Ей требовалось изготовить две сотни ясеневых деревьев в два с половиной дюйма высотой. В пинцете у нее был зажат очередной ствол.

Встав сзади, Парсифаль потер ей шею. Шея у Сабины ныла всегда. Ей целыми днями приходилось горбиться.

– Знаешь, что сталось с одной чересчур усердной девушкой?

– Нет, понятия не имею. – Она насадила на ствол ветку.

Парсифаль наклонился к ней.

– Я отвезу тебя на пляж, – шепнул он. – Чтобы ты целый день валялась на полотенце и читала бульварные романы! – Он коснулся губами ее уха, и Сабину пробрала дрожь. – Так ты с ума сойдешь!

Сабина, которая с шестнадцати лет гоняла по автострадам Южной Калифорнии, ездить по снегу отказывалась, сколько Дот ни предлагала ей машину. Это же все равно, что пытаться управлять кубиком льда, скользящим по линолеуму! В пятницу, на пятый день ее пребывания в Аллайансе, когда все были в школе, заехала Китти – отвезти Сабину в «Уолмарт». Сабина в то утро сняла со всех люстр плафоны и вымыла их горячей водой с нашатырем. Этим она планировала занять себя на весь день – добрым делом, которое другие даже и не заметят. Но к половине одиннадцатого все плафоны уже были вновь на своих местах, чистые, сияющие, без грязных разводов и следов от разбившихся о стекло насекомых. Когда Китти внезапно выросла у нее за спиной, Сабина стояла, задрав голову, любуясь проделанной работой. Шума подъехавшей машины на недавно расчищенной подъездной дорожке она не слышала. Увидев Китти в сиянии свежевымытых люстр, Сабина чуть не вскрикнула – так рада была нежданной компании, так рада была увидеть лицо Парсифаля. И увидеть Китти. Они обменялись торопливыми поцелуями в щеку, точно две давние богатенькие подружки, собравшиеся пообедать вместе в отеле «Бель-Эр».

– Я подумала, может, ты не прочь прошвырнуться, – сказала Китти. – Мама говорила, что тебе ручки нужны, чтобы надписать конверты для Берти.

Прошвырнуться Сабина была не прочь. Ручки ей и вправду были нужны. Ладно.

– А разве ты не работаешь сегодня?

Китти пожала плечами и размотала на себе шарф. Волосы ее были распущены – темные, прямые, они чудесно поблескивали в ярком свете.

– Теперь, когда мы получили деньги от Гая, я работаю меньше. Три дня в неделю плюс подменяю, если заболеет кто. Я решила, что если не сокращу себе рабочие часы, то Говард себе их сократит. Ну и опередила его.

Сабина надела куртку.

– Но это твои деньги.

– Я тоже так считаю. И планирую большую их часть пустить на колледж для мальчиков – если удастся уговорить их на колледж. А то обоих, кажется, нисколько не пугает перспектива всю жизнь сидеть в Аллайансе и вкалывать на заводе, как родители. У Го прекрасные отметки, да и Гай – мальчик головастый и может учиться вполне прилично, если на него насесть хорошенько. Колледж они потянут.

– Не вижу причины думать иначе.

Парсифаль так всегда гордился, что учился в Дартмуте. Он болел за тамошнюю слабенькую футбольную команду и, стоя под душем, распевал боевой марш дартмутских болельщиков:

Но теперь Сабина уже не знала, учился ли Парсифаль хоть в каком-то колледже.

– Хорошо бы ты мальчикам сказала свое мнение, – пробормотала, отводя глаза, Китти. – Объяснила бы, как это важно. Тебя они послушают.

– С какой стати им меня слушать? Какую-то малознакомую тетку!