Вдруг, к ее величайшему удивлению, монахиня неожиданно приподнялась на цыпочки и обняла своего собеседника, поцеловала его в щеку и поспешно скрылась.

Фидельма вытаращила глаза. Свет пал на мужчину, и стало видно, что это смиренный и простоватый брат Эанред.

Когда дверь часовни закрылась и за ним, Лициний повернулся к Фидельме, иронично улыбаясь.

— Связи между монахами хоть и не поощряются у нас, но и не запрещены, — пояснил он.

Фидельма ничего не сказала. Лициний уже начал спускаться по короткой винтовой лестнице, ведущей с галереи вниз в саму часовню. Теперь там было пусто. Лициний с гордостью указывал на реликвии и святыни, мимо которых они проходили. Большая часть их была выложена в ларцах-реликвариях. Некоторые реликварии были закрыты. Они шли между столами со святынями, а Лициний рассказывал:

— Вот здесь хранится локон с головы Девы Марии и лоскут ее юбки. Это одежда Иисуса со следами Его крови. В том фиале собраны капли Его крови, а в этом — влага, сочившаяся из Его раны.

Фидельма недоверчиво покосилась на реликвии.

— А это? — Она кивнула в сторону открытого реликвария, единственным содержимым которого был кусочек полусгнившего волокнистого материала, в котором Фидельма узнала сушеную морскую губку, какой собирают воду.

— Та самая губка, которую смочили в уксусе и поднесли к Его губам на кресте, — с благоговением объяснил Лициний. — А это стол, за которым Спаситель вкушал свою последнюю трапезу на Тайной Вечере.

Фидельма ехидно улыбнулась.

— Тогда это еще более великое чудо, чем я думала, ведь за этим столом не уместятся и трое человек, не говоря уже о двенадцати апостолах и Христе.

Лициний не стал развеивать ее сомнения.

— А это что? — поинтересовалась Фидельма, показывая на маленький алтарь, обложенный каменными осколками.

Лициний с готовностью ответил:

— Левый осколок — это кусок камня священной гробницы Иисуса, а правый — подлинный порфир от той колонны, на которую сел петух, прокричавший после того, как Петр отрекся от Христа.

— И это все собрала и привезла сюда преподобная Елена? — спросила она с сомнением в голосе.

Лициний кивнул и продолжал:

— А эти полотенца она нашла уже здесь, в Риме. Этими полотенцами ангелы утирали лицо святого мученика Лаврентия, когда его поджаривали на железной решетке. А это — посохи Моисея и Аарона…

— Откуда святая Елена знала, что все эти реликвии подлинные? — перебила Фидельма. Ее возмущала мысль о том, что каждая из этих святынь, к которым со всего мира стекаются паломники, может оказаться на самом деле всего лишь удачной подделкой хитрого торговца, мастера злоупотреблять доверием.

Лициний уставился на нее с открытым ртом. Никто до нее не осмеливался задавать подобный вопрос.

— Я вдруг подумала, — продолжала Фидельма, — что Елена ведь была паломницей в чужой стране, и когда местные торговцы поняли, что она ищет святыни, они отыскали, что ей продать, разумеется, убедившись сперва, что она готова хорошо заплатить.

— Но это святотатство! — с негодованием возразил Лициний. — Христос был с нею, и Он защитил бы ее от таких мошенников! Не хотите ли вы сказать, что святую Елену просто обманули какие-то пройдохи, и все эти реликвии ненастоящие?

— Я в Риме чуть больше недели, и уже видела, как повсюду доверчивые пилигримы покупают за кругленькую сумму очень похожие реликвии, и все так охотно расстаются со своими деньгами ради того, чтобы приобрести, например, настоящий кусочек цепи, которую носил святой Петр. И про все эти реликвии говорят, что они подлинные. Лициний, поверьте, если сложить вместе все кусочки дерева из настоящего креста, которые продаются сейчас в Риме, получится самый невероятный, самый огромный крест, какой вы только видели.

Эадульф взял ее за рукав и взглядом дал понять, что ей стоило бы умерить свой скепсис.

Лициний же по-прежнему был возмущен.

— Сама святая Елена подтвердила подлинность всех этих реликвий! — возразил он.

— В этом я не сомневаюсь, — уверенно сказала Фидельма.

— У нас сейчас нет времени, чтобы обсуждать такие вещи, — обеспокоенно прервал Эадульф. — Мы можем в другой раз вернуться сюда и тогда обсудить подробности паломничества преподобной Елены в Святую Землю.

Юный тессерарий закусил губу и только вздохнул, подавив свое возмущение. Он повел их дальше через часовню к боковым воротам в стене, окружавшей Латеранский дворец. Прямо напротив выхода из дворца возвышался акведук Клавдия.

В дверях грязного постоялого двора дьякона Биэды, что возле акведука, их встретила все та же хитроватая неопрятная женщина, и снова — лавиной проклятий.

— И как, спрашивается, жить, если из-за вас все постояльцы мрут, а вы потом запрещаете мне сдавать их комнаты? Кто будет за них платить? На что мне жить предлагаете?

Взбешенный Лициний грубо осадил ее, и она, бормоча проклятия, вошла в боковую комнату, повинуясь его приказу — показать им жилье Осимо Ландо. Фидельма не удивилась, увидев, что его комната располагалась напротив комнаты Ронана, но была чище и аккуратнее, чем у ирландца. Хотя каморка эта была не менее темная и обшарпанная, Осимо постарался сделать ее как можно уютнее и красивее. Там даже стояла ваза с увядшими цветами, а над кроватью в рамке было греческое изречение, которое вызвало у Фидельмы улыбку. Осимо Ландо не был лишен чувства юмора. Это были слова из восемьдесят четвертого псалма, стих четвертый: «Благословенны живущие в доме твоем: будут вечно хвалить тебя». Она подумала о том, какой похвалы заслужили держатели этого постоялого двора с его грязью и этой крикливой неряхой-хозяйкой.

— А что мы ищем? — спросил Лициний, стоя у двери и глядя на нее.

— Точно не знаю, — призналась Фидельма.

— Осимо был очень начитан, — пробормотал Эадульф, открывая шкаф. — Вот, посмотри.

Фидельма посмотрела и увидела на полке рядом с исписанными листами две книги. Глаза ее слегка округлились.

— Это очень старые тексты, — сказала она, взяла с полки одну из книг и прочитала название. — Вот, смотри: De Acerba Tuens. Труд Эрасистрата Кеосского.

— Я что-то слышал об этой книге, — сказал Эадульф немного удивленно. — Но считалось, что она была уничтожена во время великого разрушения Александрийской библиотеки во времена Юлия Цезаря.

— Эти книги нужно передать в хранилище, — предложила Фидельма.

— Я распоряжусь, — сухо сказал Лициний. Ему явно было все еще обидно за святую Елену.

Фидельма продолжала перебирать бумаги. Не было сомнений, что отношения между Ронаном и Осимо были очень близкими. На этих листах были стихи, полные любви и преданности, в основном написанные Осимо и посвященные Ронану. Неудивительно, что Осимо, услышав о смерти Ронана, был не в силах продолжать жить в этом мире без него. Фидельме стало больно за них обоих.