На протяжении последующего часа нам докучал хозяин «Восходящего солнца», очень желавший сдать плоскую крышу своего заведения газетным репортерам по соверену с человека. Наконец помощник майора Вудхауса велел ему «отстать и не мешать работать». Присутствие журналистов было здесь совершенно излишним, тем более что события, требующие освещения в прессе, еще не начались. Мистер Черчилль распорядился не развязывать боя до того, как небо просветлеет: тогда мы увидим врагов в лицо, им же труднее будет незаметно перебегать от укрытия к укрытию на дальнем конце улицы.

— Для преступников, сэр, нет ничего проще, чем переходить из дома в дом, пробив потолки верхних комнат, — заметил Шерлок Холмс. — На чердаках стены либо вовсе отсутствуют, либо сложены в один кирпич и их легко сломать. В таком случае площадка боевых действий растянется на восемь зданий, вплотную прижатых друг к другу.

— Совершенно верно, мистер Холмс, — рявкнул министр. — Спасибо за напоминание.

Мистер Черчилль закурил, укрывшись за дымовой трубой, чтобы слабый огонек сигары не был виден с улицы.

Два часа мы провели в напряженном ожидании рассвета. Время от времени хозяин паба выносил нам рюмки рома и сэндвичи с ветчиной и языком. Наконец часы на башне пробили семь.

— Отлично, джентльмены, пора начинать. За неимением иных инструкций все остаются под прикрытием, — приказал министр внутренних дел.

Он спустился по лестнице в сопровождении майора Вудхауса, его помощника и капитана Нотт-Бауэра, комиссара лондонской полиции. Мы с Шерлоком Холмсом по команде замкнули колонну. Я не представлял, чем могу быть полезен, но держался рядом со своим другом. В зале паба нас ждал лейтенант Росс в шинели и фуражке Шотландского гвардейского полка. На то, чтобы поднять военного министра и добиться у него разрешения выйти из Тауэра, ушло немало времени, но теперь отряд уже направлялся сюда. Участвовать в операции добровольно согласились девятнадцать рядовых и два сержанта, исполняющих обязанности наставников по стрелковому делу. Лейтенант Росс прибыл на место, опередив своих подчиненных.

Выпавший снег превратился в слякоть, хлюпающую под ногами. Наш маршрут пролегал вне зоны видимости для тех, кто сидел в засаде за стенами дома номер 100. Было неизвестно, скрывается там целая банда анархистов или стрелок-одиночка. Майор Вудхаус, Холмс и я быстро перешли на другую сторону улицы и тут же укрылись за столбом в воротах пивоварни. К моему недоумению, министр внутренних дел остался стоять на виду и, не пряча своего лица, в упор разглядывал зашторенные окна домов Мартина. Повернувшись в сторону, он отдал какую-то команду. Констебль в мундире пересек дорогу и, приблизившись к опасному зданию, постучал в дверь. В ответ не раздалось ни звука. Тогда полицейский наклонился, набрал горсть мелких камешков и бросил их в одно из верхних окон.

В этот момент я увидел, как из щели приоткрытой рамы медленно и зловеще высунулось длинное черное дуло. Револьвер представлял бы для мистера Черчилля меньшую угрозу, но винтовка в руках умелого стрелка наверняка поразила бы столь близкую цель. Из ствола вырвалось пламя, раздался щелчок, гулко разлетевшийся по улице. Я ожидал, что министр упадет, но он лишь пригнулся и снова выпрямился. Зачем он демонстрирует свое безрассудство, вместо того чтобы лечь на мостовую?

Из соседней оконной створки показалась вторая винтовка. Прежде я много раз слышал выражение «сердце ушло в пятки», но только теперь понял, насколько оно точно. Снова мелькнула вспышка, и треснул гром, коротко и оглушительно. Впоследствии часто говорили, будто Черчилля вынудили уйти в укрытие. В действительности же он продолжал стоять, словно фокусник на арене.

Через несколько секунд в ушах загудело от третьего выстрела. Лишь после того, как три пули, выпущенные с небольшого расстояния, чудесным образом просвистели мимо своей мишени, грузный человек в длиннополом пальто и высокой шляпе развернулся и ушел с открытого участка. Он остановился невдалеке от нас, у каменной колонны. Вероятно, стрелки узнали его и решили уничтожить любой ценой. И она оказалась высокой: преступники, потерпев неудачу, выдали себя. Теперь мы знали расположение и численность вражеских сил. Если бы анархисты не начали стрелять в министра, у них была бы возможность незаметно уйти под покровом темноты или выстрелами пробить полицейское оцепление, пока на Сидней-стрит не явились шотландские гвардейцы.

Через пять минут прогремел первый залп с нашей стороны. Посылая во врага пулю за пулей, прибывшие солдаты поспешно занимали позицию на противоположной стороне улицы — за перевернутыми диванами в комнатах первых этажей или за трубами на крыше. Окна, из которых стреляли анархисты, уже лишились стекол. Занавески превратились в лохмотья, одна из них горела. На фоне гулкого эха выстрелов прозвучала обращенная к гвардейцам команда о прекращении огня. Но затишье было недолгим: враг принялся за дело с удвоенной энергией. Я увидел, как один из констеблей, стоявших на уязвимом участке, пошатнулся и упал, прокричав своему товарищу: «Мне конец, Джек!» По счастью, его забрали в больницу и успели спасти.

Если при попытке убить министра внутренних дел анархисты пустили в ход винтовки, то заградительный огонь они вели из автоматических пистолетов. Я мог различить длинные стволы маузеров, выпускавших по две пули в секунду — такая скорость была для нас недостижима. И все же в точности стрельбы они значительно уступали винтовкам, однако наши враги вдруг перестали их использовать. Почему? Чего мятежники добились с их помощью, кроме того, что выдали свое присутствие и навлекли на верхние окна своей цитадели мощный огонь? Вероятно, половина из тех, кто скрывался в доме номер 100, были уже убиты. Неужели министр намеренно предложил им себя в качестве приманки?

О последующих событиях вскоре написали газеты всей страны. Каждый школьник узнал об «осаде Сидней-стрит» и о той роли, которую сыграли в этой операции шотландские гвардейцы и Уинстон Черчилль. За полицейскими кордонами с двух концов улицы росли толпы, и сдерживать их становилось все труднее. Каждый наш выстрел люди поддерживали ободряющими криками. Не верилось, что это происходит в сердце Лондона мирным утром, в то время как клерки и торговцы направляются в свои конторы и лавки, а дети спешат в школу. Теперь многие забыли о своих повседневных обязанностях и напряженно следили за разворачивающейся у них на глазах драмой.

Стоя рядом с Холмсом под прикрытием колонны, я поражался тому, как невозмутимо иные жители Сидней-стрит занимаются бытовыми делами, пока две противоборствующие стороны ведут перестрелку. Пожилая женщина в шали перешла дорогу близ дома номер 100, чтобы забрать выстиранное белье. Свистящие пули смутили ее так же мало, как если бы это был падающий снег.

В воротах углеторговца стоял, опираясь на палку, молодой репортер — первый из прибывших газетчиков. Он едва не потерял равновесие, когда его трость надвое разломила шальная пуля. Еще несколько дюймов, и она отняла бы у мира будущего знаменитого журналиста и писателя сэра Филипа Гиббса. Другой выстрел пришелся в стену: от угла отлетело несколько камешков, один из них упал возле меня, а другой ударился о металлическую каску вздрогнувшего от неожиданности полицейского. Вскоре сырой воздух наполнился едким запахом жженого кордита, от которого у всех стало свербеть в горле. На залпы солдатских винтовок осажденные анархисты по-прежнему отвечали пистолетной пальбой. Нам приказали отойти назад.