Это правда. Я видела его той ночью с Уолбергом, и поняла, что он куда опаснее Николаса. Но как он мог подумать, что я забыла?!

Глупый! Как будто у меня больше нет раны!

В горле тут же проворачивается ком, который появился там в один из осенних дней и вряд ли когда-нибудь исчезнет.

— Картер… — я хочу, чтобы он меня услышал. — Алекса не вернуть. Я бы все отдала, чтобы можно было прожить тот день заново и все исправить, но это невозможно. Я просто пытаюсь «быть», так что же ты хочешь от меня, не пойму?!

Райт не отвечает. В темноте видны лишь его очертания и блеск глаз, но голос вдруг звучит обжигающе-холодно, как будто ничего в этом мире не способно его согреть.

— Уезжай! К чертовой матери убирайся отсюда, Холт! Чтобы я никогда тебя не видел! Иначе я не дам тебе быть счастливой… с другим.

Слова сказаны, мы смотрим друг на друга, и горячее дыхание Картера продолжает ощущаться на моих губах.

Я замечаю ему шепотом, потому что не могу смолчать:

— Ты гонишь, но сам идешь за мной.

— Неправда.

— Правда. Ненавидишь, но почему тогда так крепко держишь, что делаешь мне больно?

— Нет.

— Да! Ранишь, не позволяя тебе помочь.

От холодного ветра, залетающего в комнату сквозь открытое окно, мурашки идут по телу, а вот для Райта, похоже, не существует времен года. Он в одних джинсах, на этот раз без куртки, и от его близости напрягаются соски и бесстыже торчат под тонкой майкой. Он отпускает мою руку, склоняется ниже, и они буквально вспыхивают огнем, коснувшись твердой, голой груди парня. Заставив его надо мной шумно втянуть воздух.

Теперь мне ничего не мешает — даже мысли. Меня просто тянет к нему, и я поднимаю ладонь на крепкое плечо. Осторожно крадусь пальцами выше — вдоль шеи к затылку, и зарываю их в короткие волосы. Другой рукой дотронувшись до прохладной щеки, приподнимаю голову и касаюсь своими губами твердых губ Картера — таких упрямых и злых. Пробую, как умею, поцеловать их, чтобы убить в нем то одиночество, которое превращает синий взгляд в лед.

— У тебя вкус океана. И губы сухие. Ты можешь ненавидеть меня, но, пожалуйста, никогда не исчезай…

Наши взгляды неразличимы, а дыхания сливаются в одно — так близко сейчас наши лица. Я убираю ладонь со щеки Картера, но едва успеваю договорить, как он сам целует меня. Расколов собственный лед, вдруг прижимается ко мне, жадно приникая ко рту — горячий и настоящий. Больше не грубый, а стремительный и сильный в своем желании. И в этой его силе я уже не чувствую злости. Сейчас в нем говорит что-то другое, что заставляет меня откликнуться и почувствовать его кожей. Отвечать ему проснувшейся нежностью в ладонях и губах…

Картер продолжает целовать меня, пока воздуха в нас совсем не остается, и мы не отрываемся друг от друга на шумный вдох…

Если это и помешательство, то оно только что накрыло нас двоих. Это было необыкновенно, я словно ушла с головой под воду, но то, что ощутила — обжигающий тело и сердце огонь Райта, пробившийся ко мне сквозь стылую темноту его одиночества, заволакивает взгляд слезами.

Права была Пилар, прикосновения Картера опасны, но ее слова ничто в сравнении с тем, что теперь я знаю — он может быть другим.

— Лена, скажи мне…

Торопливый звук шагов по коридору, поворот ключа в дверном замке… и близость внезапно исчезает.

— Лена?! Девочка моя, ты кричала?.. Что сучилось? С кем ты говоришь?!

Мама. С распущенными волосами, встревоженная, в персиковом пеньюаре и босиком. Она распахивает дверь и включает свет, остановившись на пороге моей спальни. Смотрит беспокойно по сторонам и на открытое окно. За мгновение до этого, еще в темноте, я замечаю скользящее движение Райта, и вот он уже стоит за дверью, в каких-то тридцати сантиметрах от мамы и смотрит на меня.

Я сажусь в постели и спускаю ноги на пол. Пробую улыбнуться — обычно маме улыбаться легко, но только не в этот раз. Мне вдруг становится ужасно неловко, а еще больше страшно. Ведь если мама войдет и увидит Картера в моей спальне, то скандала не миновать. Ее не успокоит ни одна моя отговорка, а Райт ничего объяснять не станет. Вмешается отчим, и тогда мистеру Джеральду придется разбираться с проникновением его сына в дом Холтов. И я боюсь даже думать, чем это может грозить Картеру!

Я сама вскакиваю с кровати, в чем была, в майке и бикини, и спешу к маме. Обнимаю ее, останавливая на пороге, пока она не вошла и не увидела моего гостя.

— Все хорошо, мама! Ни с кем. Извини, что напугала! Я репетировала сценку для концерта, мы с Кевином готовим небольшую импровизацию. В ней есть слова злодея, вот я и попробовала их повторить. Но больше не буду!

— А окно зачем открыла?

— Мне было душно.

— Странно. Ты же не любишь холод, и почему в темноте?

— Я ненадолго! Просто… не могла уснуть.

Мама внимательно смотрит на меня и вдруг проводит рукой по волосам. Целует в лоб, меняясь в лице; теперь оно у нее не тревожное, а грустное.

— Лена… Милый мой Трескунок. Не пытайся меня обмануть. Ты вновь вспоминала Алекса, да? Поэтому у тебя слезы на глазах?

Что? О, Господи!

И да, и нет. Но главное, что Картер сейчас это слышит, и теперь подумает точно так же! Что я его сравнила с братом, поэтому позволила себе сделать то, что сделала!

— Нет!

— Дочка, давай я поговорю с Марком. У него есть связи, мы обратимся к психологу, и он попробует тебе помочь. Я думала, что все прошло, но если нет…

— Мама, со мной все хорошо, правда! Не переживай! Возвращайся к себе и ложись, я тоже сейчас лягу спать. Обещаю, что больше тебя не потревожу! Я не хочу, чтобы Марк сердился!

Но маму не так-то легко успокоить.

— Закрой окно.

— Хорошо.

— И дверь, — она говорит это тише, но твердо. Мне кажется, она что-то замечает в поведении Ника, иначе бы не настаивала на этом последнее время и не заглядывала ко мне каждый вечер. Но сейчас мне совершенно не до сводного брата в своих мыслях.

— Да, обязательно!

— Спокойной ночи, мой Трескунок!

Мама целует меня в щеку и уходит, только чудом не почувствовав Райта в каком-то шаге от себя.

Я закрываю за ней дверь и остаюсь с Картером один на один. Долго не решаюсь поднять лицо, чтобы посмотреть на него. И лишь когда стихают шаги в коридоре и возвращается тишина, поднимаю взгляд… и едва не отшатываюсь от буквально осязаемой волны холода, который вновь сверкает в глазах Райта.

Сейчас трудно поверить в то, что его сомкнутые добела губы только что целовали меня.

— Значит, слезы, Холт? — ледяной и тихий голос, кажется, пронзает гневом насквозь. — Кого ты решила обмануть этой жалостью — меня или себя?