Мастер откинул один край лыковой плетенки, другой – и бог войны увидел сверкающую черным глянцем кирасу. Она так точно повторяла все формы его торса, что казалось – это часть человеческого тела, отделенная неким колдовством от своего владельца. На плечах сверкали серебряные клепки, удерживающие ремни для скрепления передней и задней пластин, на боках шел ряд золотых шляпок, только часть которых держала крепления, а остальные были сделаны для красоты. На груди, вокруг солнечного сплетения, сверкал широкий золотой треугольник.

– Потрясающе! – только и смог выдохнуть Викентий. – Не знаю, как тебя благодарить!

– Эта броня станет защищать тебя от опасности, храбрый Один! А значит, защищать и меня! – склонился пред богом войны мастер. – Пока ты в безопасности, ничто не угрожает ни мне, ни моим детям, ни Вологде, ни всему роду сварожичей. Ведь ты сражаешься за нас всех! Твои победы станут для меня лучшей наградой. Дозволь надеть доспех на тебя?

– Конечно, Колобой! Я весь в нетерпении! – расстегнул свой пояс Викентий.

Горшечник поднял кирасу, скрепленную верхними ремнями, через голову надел на великого Одина, плотно свел переднюю и задние пластины, стянув верхние ремни петлей, связал боковые. Кираса сидела на молодом человеке как влитая. И даром что была толщиной в полтора пальца – ничуть не стесняла движений. Снизу под пластинами висела юбка из толстых кожаных лент. Не столь прочная защита, как наверху, – но зато никак не мешала двигать ногами.

– Стрела точно не пробьет, – потер панцирную грудь Викентий. – Палица тоже. Копье с трудом и только с хорошего замаха. Кроме как топора, мне теперь бояться нечего. Поклон тебе, Колобой, ты спас мне жизнь, причем многократно. Этого еще не случилось, но я знаю, что так оно и будет. Чувствую. Теперь я твой должник.

– Твои слова честь для меня, великий Один, – поклонился Викентию мастер.

– Это клятва, Колобой, – посмотрел ему в глаза бог войны. – Запомни ее. Если тебе что-то понадобится, напомни мне о ней, и я сделаю все, что в моих силах.

– Благодарю тебя, великий, – еле слышно прошептал гошечник.

– Да будет так! – хлопнула в ладоши Светлана. – Воистину, Колобой, твоя работа великолепна! Великая Макошь наградит тебя. Хотя… Лучше скажи сам, чего желаешь за свою работу. Подумай над этим до вечера.

– Благодарю, великая!

Бог войны тем временем застегнул пояс поверх брони, немного покрутился, чуть поморщился – движению плеч, поворотам тела кираса все-таки мешала.

– Надо размяться, попробовать в деле, – сказал он. – Еще раз благодарю тебя, Колобой! Надеюсь, мы увидимся.

Представление окончилось – и мальчишки вернулись к работе, перемешивая, перетоптывая в корытах глиняное месиво.

– У тебя много глины, Колобой? – неожиданно спросил Викентий.

– Достаточно, великий… – не очень уверенно ответил мастер. – Сколько тебе нужно?

– Много, Колобой, очень много, – кивнул молодой человек. – И знаешь что… Пожалуй, сам ты мне тоже понадобишься. Появилась тут у меня одна странная мысль…

* * *

В реальности все оказалось с точностью до наоборот от намеченного плана действий. Возиться с глиной Светлана отказалась наотрез, а вот мастера привела сразу. И уже Колобой за пару дней отыскал он возле Сарвожа подходящий материал. Дальше все было просто. Они с Викентием выбрали место в углу комнаты, отступив на шаг от стен. Горшечник смешал глину с песком, разметил круг шириной в размах рук, стал наполнять материалом. Когда толщина подложки составила две ладони, мастер накрыл ее большой ивовой корзиной редкого плетения – самой обыкновенной, из-под рыбы. И стал не спеша обкладывать снаружи глиной, которую подносили и подносили мальчишки. Слой за слоем, слой за слоем, прихлопывая и тщательно вмазывая в подложку. На работу ушло три дня, по окончании которых на краю комнаты возвышалась глиняная полусфера высотой примерно по грудь, с толщиной стенок в две ладони и с чем-то похожим на арочный вход, направленный к центру комнаты, внизу.

– Сколько? – спросил Викентий.

– Не меньше двадцати дней, великий. Слишком толстый слой.

– Пусть будет двадцать, – кивнул молодой человек. – Надеюсь, до первых заморозков время еще есть.

– До заморозков еще очень далеко, великий! – в два голоса ответили Уряда и Колобой.

– Это хорошо, – кивнул Викентий. – В этом мире я совершенно не ориентируюсь во временах года.

– Яблоки еще только поспевают, – сказала девушка. – Настоящие холода придут не скоро.

– Отлично! Тогда пусть будет тридцать дней, – решил великий Один. – Я благодарен тебе, Колобой. Сейчас здесь появится светлая богиня. Она проводит тебя домой.

Светлана не заставила себя ждать. И только после того, как гости ушли, Уряда наконец-то спросила:

– Что это такое, великий? Зачем мы сложили в нашей башне такую большую кучу глины?

– Не хочу ничего обещать раньше времени, милая, – обнял ее бог войны. – Вдруг не получится? Давай подождем.

И все вернулось на круги своя. Викентий валил и разделывал деревья, таскал в крепость. Башня, венец за венцом, росла в высоту. В ней появлялись волоконные оконца и бойницы, перед входной дверью выросли просторные жердяные сени. Затем вместо частокола вдоль одной из рек стала расти бревенчатая стена…

* * *

«Во славу Одина!!! Один с нами! Великий Один! Один!» – От взорвавшейся в голове ярости Викентий вскрикнул и проснулся. Где-то там, вдалеке на севере, примерно в шестистах километрах, сварожичи вступили в смертную схватку с оборотнями. Бог войны слышал это, чувствовал, видел, практически участвовал… Но никак не мог дотянуться, прикрыть своих, ударить врага. Только внимал молитвам, напитывался их силой. И болел за своих, никак не в силах им помочь, поддержать, спасти от гибели.

Молитвы обрывались одна за другой, слившись в единый вопль отчаяния – а могучий Один метался от стены к стене и в бессильной ярости бил кулаками по бревнам.

Только с рассветом ужас в призывах о помощи угас, сменившись слабой надеждой на спасение.

– Что случилось, мой бог? – Накинув на плечи рысью шкуру, Уряда осторожно подкралась к нему, прижалась к плечу. Из волоконного оконца под потолком ей на лицо падал слабый розовый свет, на обнаженное тело Викентия оттуда же струился зябкий осенний воздух.

– Я не всесилен, – признал храбрый Один. – Я не бог. Я просто сильный самодовольный болван.

– Ты самый-самый сильный! Самый храбрый! Непобедимый! И самый любимый… – Девушка дотянулась и поцеловала своего повелителя в щеку.

Викентий только болезненно поморщился и стал одеваться. Быстро поднялся на стену и все свое бессилие вложил во взмахи топора, подрубая по месту оставшееся с вечера не законченным бревно.

Светлана явилась незадолго до полудня, поднялась на стройку, кокетливо приподняв подол замшевого платья. На плечах ее лежала длинная горностаевая епанча.