Вейн проснулся еще до рассвета. Его разбудила глубокая, ритмичная вибрация. Открыв глаза, он вглядывался в предрассветный сумрак и в конце концов сообразил, что вибрация исходит от чего-то теплого у него на груди.

Это оказалась Мист. Свернувшись клубочком, она устроилась прямо на груди и не мигая смотрела на него.

И урчала, да так громко, что могла разбудить и мертвого.

Другим источником тепла было женское тело у него под боком. Поглядев на Пейшенс, Вейн убедился, что она спит. Должно быть, она привыкла к мурлыканью кошки.

Он не смог удержаться от улыбки. Вчерашний день был полон удач и неудач — неудач было больше. Но сильнее его занимали удачи, и особенно последняя.

Он правильно сделал, что вернулся и занялся с ней любовью. Властно, но без принуждения. Если бы он настаивал, она бы заупрямилась и начала сопротивляться. И он бы никогда не узнал, что удерживает ее от брака с ним.

Таким образом, он дал выход своим эмоциям, насытил своих демонов и опутал ее чувственной паутиной, не менее прочной, чем та, которую она уже, пусть и неосознанно, сплела вокруг него. Постепенно завязывая один узелок за другим, он будет нежно, осторожно завоевывать ее доверие. И в конечном итоге она откроется ему.

Остальное — убить ее собственного дракона и увести ее с собой — не составит труда.

Улыбка Вейна превратилась в ироничную усмешку. Он изо всех сил старался подавить циничный смех. Мист не понравилась его трясущаяся грудь, и она, вонзив когти ему в кожу, мгновенно оборвала этот смех. Вейн нахмурился, но, вспомнив о ее неоценимой помощи ночью, не столкнул кошку на пол.

Да и она ему совсем не мешала. Ему было очень уютно: он нежился в теплой постели, а рядом спала женщина, которую он хотел видеть своей женой. Он даже не мог представить, чего бы еще ему хотелось. Он чувствовал себя довольным во всех отношениях. Теперь он убедился в том, что Пейшенс любит его. Возможно, сама она об этом не догадывается, а может, и догадывается, но не хочет признаваться себе в этом. Он не знал, какое из его предположений верно, однако истина перестала быть для него тайной за семью печатями.

Такая, как она, женщина благородного воспитания не отдалась бы ему, если бы не любила его всем сердцем. Одного любопытства, одной похоти и даже доверия мало, чтобы женщина согласилась на такую жертву.

Нет, такое бескорыстие может произрастать только на почве любви — и ни на какой другой.

Он познал слишком много женщин, чтобы понять разницу, чтобы почувствовать отличие и оценить его как дар небес. Что из этого понятно Пейшенс, он не знал, однако со временем она привыкнет к такому отношению, что очень устраивало его.

Он задорно улыбнулся Мист, а та зевнула и выпустила когти.

Вейн зашипел. Мист встала, потянулась, величественно спрыгнула с него и прошествовала к краю кровати, потом повернулась и посмотрела на него.

Нахмурившись, Вейн тоже посмотрел на нее. Действия кошки помогли ему определить новый вопрос: «А что дальше?»

Его тело мгновенно дало ответ и предложило вполне предсказуемое желание. Он обдумал его и отклонил. Отныне Пейшенс принадлежит ему, он должен заботиться о ней. И оберегать, что в настоящий момент означает создавать видимость, будто ничего не произошло. Недопустимо, чтобы в комнату ворвалась горничная и застала их в одной постели.

Недовольно поморщившись, Вейн перекатился на край. Пейшенс не проснулась. Он любовался ею, упивался ее красотой, вдыхал ее восхитительный аромат. Потянувшись, чтобы убрать локон с ее лба, замер. Если он дотронется до нее, она может проснуться. И вряд ли тогда у него хватит сил уйти. Он грустно вздохнул.

И бесшумно выбрался из кровати.

Утром по дороге в столовую Вейн завернул к Минни. При виде его у нее на лице отразилось неподдельное изумление, сменившееся подозрением. Однако Вейн не дал ей засыпать себя вопросами и с наигранной небрежностью сказал:

— На полпути я сообразил, что лондонская встреча менее важна, чем мои дела здесь. Поэтому я вернулся.

Минни скептически прищурилась:

— Вот как?

— Вот так. — Вейн заметил, как Минни переглянулась с Тиммз, осведомленной, естественно, о его отъезде. Зная, что они могут подвергнуть его невыносимой пытке, он коротко поклонился обеим и добавил: — Так что оставляю вас наедине с вашим завтраком и отправляюсь на поиски своего.

Он вышел из комнаты раньше, чем дамы пришли в себя от изумления, не дав им возможности подразнить себя.

В столовой Вейн, как обычно, обменялся приветствиями с джентльменами. Все, кто завтракал вне своих апартаментов, были в полном сборе, за исключением Пейшенс. Подавив усмешку, он наполнил тарелку и сел за стол.

Вейн с раннего утра пребывал в приподнятом настроении, поэтому с добродушной улыбкой слушал рассуждения Эдмонда о последней сцене пьесы и даже сделал серьезные и существенные замечания. Придя от них в восторг, драматург опрометью бросился из комнаты, горя желанием усладить свою требовательную музу.

Потом Вейн обратился к Джерарду. Юноша, улыбнувшись, ответил:

— Сегодня я собираюсь начать новый этюд. Мне всегда хотелось нарисовать руины так, чтобы в перспективе были видны развалины покоев настоятеля. Эта часть руин редко бывает освещена под нужным углом, но сегодня именно такой день. — Он допил кофе. — Нужно успеть схватить самое главное до обеда. Как насчет верховой прогулки во второй половине дня?

— Непременно, — улыбнулся ему Вейн. — Вам не следует проводить все дни, всматриваясь в камни.

— Я ему говорю то же самое, — буркнул Генерал и заковылял из столовой.

Джерард последовал за Генералом, предоставив Вейну созерцать кроткий профиль Эдгара.

— Жизнь какого из Беллами вы сейчас исследуете? — поинтересовался Вейн.

В тишине явственно прозвучало презрительное хмыканье Уиттикома. Он отпихнул свою тарелку и встал. Улыбка Вейна стала еще шире, и он ободряюще подмигнул Эдгару.

Эдгар с опаской покосился на Уиттикома и повернулся к Вейну только тогда, когда его грозный соперник покинул столовую.

— Сейчас, — признался он, — я приступил к изучению жизни последнего епископа. Как вам известно, он тоже был членом семьи.

— Да?

— Скажите, — поднял глаза Генри, — а это место, я имею в виду аббатство, оно действительно имеет такое большое значение, как утверждает Колби?

— Ну… — И Эдгар принялся рассказывать о том, каким было аббатство Колдчерч до Распущения.

Хотя его повествование было кратким и сжатым, оно произвело впечатление и на Вейна, и на Генри.

— Вернусь-ка я к своей работе. — Эдгар с улыбкой встал из-за стола.

И оставил Вейна и Генри одних. Когда в столовую, громко шурша юбками, вошла Пейшенс, благодушие Вейна распространилось до того, что он пообещал Генри ответную партию в бильярд, которой тот так долго домогался. Счастливый, как щенок, Генри встал и улыбнулся Пейшенс: