газона, как от бассейна, когда порой слышен шепот людей, которые лежат на подстилках с другой стороны.

– Я не могу ничего вам показать, пока вы не снимете с меня наручники, – более миролюбивым тоном сказал Ксандер.

Коп снял наручники, Ксандер потер запястья и спросил:

– Вы можете сказать, что стало причиной пожара?

– Ребенок играл с огнем, – ответил тот.

– Кто-нибудь пострадал? – спросил Ксандер, вытаскивая бумажник.

– Я знаю только, что кого-то увезла «Скорая помощь».

Ксандер швырнул бумажник полицейскому в лицо и побежал. Его поймали и вновь надели наручники, после чего, уже не церемонясь, протащили по дорожке и затолкали в патрульную машину.

Когда они уехали, я подняла бумажник. Естественно, водительского удостоверения там не оказалось. Три мятые купюры по одному доллару. Кусочек бумажки с номером телефона. «Новый мобильный Сары».

А может, главным безумием был приземлившийся мне на голову листочек, не до конца превратившийся в уголек, когда я сидела в траве со спящим Фрэнком на руках. Бумажные хлопья кружились в воздухе, пока пожарные не потушили огонь в кабинете Мими, и еще какое-то время после. Тлеющие клочки бумаги шипели во влажной от росы траве и затухали, не устраивая новых поджогов. На голове росы не было. Я сняла бумажку и потушила о траву. Когда она потухла, я разглядела на ней слова: «А затем Элис…»

А затем Элис поставила в холодильник торт и пошла в кабинет – посмотреть, не найдется ли там хотя бы кусочка пресловутого законченного романа.

Все сгорело. Мокрый обгоревший ковер, остатки кружевных занавесей, груды щепок, бесформенный кусок металла, в котором угадывалась пишущая машинка, и грязные кучки пепла. Там и сям валялись клочки бумаги с написанным словом или фразой. Как ни прискорбно, кусочки того, что еще вчера было романом, превратились в ребусы и хайку.

23

После пожара Мими отправили под наблюдение в психиатрическое отделение на семьдесят два часа. Дежурный врач сообщил мне об этом по телефону, когда я объяснила, что не могу бросить своего братишку, то есть Фрэнка, чтобы приехать в больницу. Я не собиралась тащить Фрэнка в больницу: он захочет поговорить с мамой, а Мими наверняка не желает, чтобы сын видел ее в таком состоянии, и в конце концов нас все равно выгонят. Я сказала Фрэнку, что мама страшно устала и ее уложили в постель в очень тихой комнате, где она проспит целых три дня.

– Ей надо сделать перерыв, – сказала я, – все мы порой нуждаемся в отдыхе.

– Мы подержим вашу мать под наблюдением, – объяснил мне врач. – Это стандартная мера предосторожности. Не хочу вас пугать, но мне сообщили о том, что случилось с вашим дядей. Кроме того, судя по больничным записям, с пациенткой уже происходили несчастные случаи, а в этот раз, когда ее привезли, мне сообщили, что она впала в истерику, потому что ее дом сгорел. Гм… Я бы и сам на ее месте впал в истерику.

Меня так и подмывало сказать, что причина всех несчастных случаев – Фрэнк, подпольная кличка «Опасная игра», а Мими – уже сопутствующий ущерб. Я просто не знала, как это объяснить, чтобы не выставить Фрэнка малолетним преступником или маньяком.

– Сгорело не все, – уточнила я. – Только гостевой дом и кабинет. Это случайность. С каждым могло случиться.

Врач долго молчал, и я заподозрила, что он либо записывает мои слова, либо размышляет, как их истолковать.

– Я хочу сказать, – произнес наконец он, – что такие события могут служить тревожным звонком. Склонность к саморазрушению, которая унесла жизнь вашего дяди, может носить наследственный характер. Происшествия, которые списывают на несчастные случаи – автокатастрофы, утопления, «случайные» пожары, – не всегда являются таковыми. У вас в роду были случаи смерти при подозрительных обстоятельствах?

Я сразу вспомнила Бэннинг.

– Моя бабушка по матери. Она врезалась в изгородь на машине.

Во время разговора я вышла на улицу, чтобы Фрэнк не услышал, и поглядывала на него через стекло. Мальчик катался по полу в гостиной, завернувшись в одеяло. Хороший же я «родитель», если ребенок обращается за утешением к одеялу, а не ко мне.

Когда же вернется настоящая мать этого ребенка? Моя мама говорила, что часто задавала себе этот вопрос, укачивая меня по ночам. Легче ли быть матерью, если можешь носить ребенка на руках, не обливаясь по́том, или эта легкость искушает выбросить орущего младенца в окно?

Неожиданно мне пришла в голову ужасная мысль. Назначила ли Мими опекуна для Фрэнка? Она должна была это сделать. Вот только кого? Если верить Ксандеру, у Мими никого нет, кроме него. Только Ксандер и несколько миллиардов фанатов за каменной стеной. Я всей душой надеялась, что она выбрала не Ксандера. Несмотря на все его обаяние и золотые руки, я бы ему и кошку не доверила.

В день, когда Мими увезли в больницу, на Нью-Йорк обрушился второй за неделю мощнейший снегопад, который газеты наперебой обзывали «снежногеддоном» и «снегопокалипсисом». Тем не менее мистер Варгас сумел вылететь. Он позвонил из аэропорта Лос-Анджелеса, что получит багаж, возьмет напрокат машину и прибудет в Бель-Эйр в течение часа. Я предложила Фрэнку встретить нашего с Мими старого друга за воротами, чтобы ему было легче найти наш дом. На самом деле мне не хотелось, чтобы мистер Варгас впервые увидел Фрэнка на фоне пепелища. Первое впечатление, знаете ли.

Кроме того, за воротами было просто чудесно, и я даже пожалела, что на улице нет никого, кроме нас. Ласковый теплый ветерок сдувал розовые лепестки с высаженных вдоль дороги грушевых деревьев, вспыхнувших цветом буквально за одну ночь. Меня так и тянуло поймать пролетающий лепесток на язык, но я протянула руку и дождалась, пока он опустится на ладонь. Вот он какой, февраль в Южной Калифорнии! Неудивительно, что звезды немого кино слетались в этот благословенный теплый край с его пустынями, океаном, заснеженными вершинами и сказочными садами. Только как может здесь жить обычный человек, такой, как я, например, свыкшийся с нормальным климатическим циклом? Как привыкнуть к переменам, если каждый новый день солнечней и великолепней предыдущего? Кто может предположить, что в таком месте случится что-то плохое? Я отлично понимала, почему многие, приехавшие сюда в поисках быстрой славы, утратили хватку.

– Смотри, Элис.

Фрэнк стоял под падающими лепестками, точно фигурка в снежном шаре – в шерстяном клетчатом костюме, как у Кларенса Дарроу, и в авиаторском шлеме с очками. Не хватало только желтого биплана.

– Вон твой друг, в «Ламборгини».

Он указал пальцем.

– Не указывай пальцем, Фрэнк. Это не он. Держись за мою руку, я