— Да, не правда ли, они очень-очень милы? — Но тут же, по-видимому, испугалась, что позволила себе излишнюю вежливость, которую можно счесть за одобрение, и добавила: — Не кажется ли вам, что они несколько напоминают стиль мисс Мортон, сударыня? Вот кто пишет красками поистине восхитительно! Как очарователен последний ее пейзаж!

— Да, очарователен. Но да ведь она во всем бесподобна!

Этого Марианна стерпеть не могла. Миссис Феррарс сразу же ей не понравилась, а такие неуместные хвалы другой художнице в ущерб Элинор — хотя она не подозревала, что за ними кроется на самом деле, — заставили ее тут же пылко воскликнуть:

— Очень странная дань восхищения! Что нам мисс Мортон? Кто ее знает, кому она интересна? Мы думаем и говорим сейчас об Элинор! — И, взяв экраны из рук невестки, принялась восхищаться ими так, как они заслуживали.

Миссис Феррарс, видимо, разгневалась и, еще выпрямив и без того прямую спину, ответила на эту язвительную тираду:

— Мисс Мортон — дочь лорда Мортона!

Фанни, казалось, рассердилась не меньше, и ее муж совсем перепугался дерзости сестры. Вспышка Марианны ранила Элинор гораздо больше, чем причина, ее вызвавшая, но устремленные на Марианну глаза полковника Брэндона свидетельствовали, что он видит лишь ее благородство, лишь любящее сердце, которое не снесло обиды, причиненной сестре, пусть и по столь ничтожному поводу.

Но Марианна не успокоилась. Спесивое пренебрежение, с каким миссис Феррарс с самого начала обходилась с Элинор, сулило ее сестре, как ей казалось, терзания и горе, к которым ее собственная раненая чувствительность внушала ей особый ужас, и, подчинившись порыву любви и возмущения, она подбежала к сестре, обвила рукой ее шею и, прижавшись щекой к ее щеке, произнесла тихим, но ясным голосом:

— Милая, милая Элинор, не обращай на них внимания. Они не стоят твоего огорчения.

Речь ее прервалась. Не в силах справиться с собой, она спрятала лицо на плече Элинор и разразилась слезами. Все обернулись к ней, — почти все с искренней тревогой. Полковник Брэндон вскочил и направился к ним, сам не понимая зачем. Миссис Дженнингс с весьма многозначительным: «Ах, бедняжка!» тут же подала ей свою нюхательную соль, а сэр Джон воспылал таким негодованием против виновника этого нервического припадка, что немедленно подсел к Люси Стил и шепотом вкратце поведал ей всю возмутительную историю.

Впрочем, несколько минут спустя Марианна настолько оправилась, что отказалась от дальнейших забот и села на свое прежнее место. Однако до конца вечера она пребывала в угнетенном состоянии духа.

— Бедная Марианна! — сказал вполголоса ее брат полковнику Брэндону, как только ему удалось заручиться его вниманием. — Она слабее здоровьем, чем ее сестра, и очень нервна. Ей не хватает крепкой конституции Элинор. И нельзя не признать, насколько тяжело переносить юной девице, которая была красавицей, утрату былой прелести. Возможно, вы не поверите, но всего лишь несколько месяцев назад Марианна была очень красива, — не менее, чем Элинор. Теперь же, как вы видите, она совсем увяла.

Любопытство Элинор было удовлетворено — она увидела миссис Феррарс, И нашла в ней все, что могло сделать нежелательным новое сближение между их семьями. Она получила достаточно доказательств ее чванливости, ее мелочности и упрямого предубеждения против нее самой, чтобы отлично себе представить, какие помехи и трудности препятствовали бы помолвке и вынуждали бы откладывать свадьбу ее и Эдварда, если бы он был свободен. То, что она успела увидеть, почти внушило ей радость, что одно непреодолимое препятствие навеки избавило ее от необходимости терпеть новые грубые выходки миссис Феррарс, зависеть от ее капризов или пытаться заслужить ее доброе мнение. Хотя она все же не могла радоваться тому, что Эдвард связан неразрывными узами с Люси, ее не оставляла мысль, что, будь Люси более его достойной, ей правда следовало бы радоваться.

Она недоумевала, как может Люси столь обольщаться милостивым вниманием к ней миссис Феррарс, как могут своекорыстие и тщеславие настолько ослеплять ее, что она приняла за чистую монету знаки расположения, которыми ее одаривали только в пику Элинор, и возложила какие-то надежды на предпочтение, которое было ей оказано лишь из неведения об истинном положении вещей. Тем не менее так оно и было, что доказывали не только взгляды Люси в то время, но и восторги, которые она откровенно излила на следующее утро, когда попросила леди Мидлтон завезти ее на Беркли-стрит, рассчитывая застать Элинор одну и поведать ей о своем счастье. Судьба ей улыбнулась: не успела она войти, как миссис Дженнингс получила записочку от миссис Палмер и поспешила к ней.

— Милый мой друг! — воскликнула Люси, едва они остались вдвоем. — Я приехала поделиться с вами своим счастьем. Может ли что-нибудь быть более лестным, чем вчерашнее обхождение со мной миссис Феррарс? Такая снисходительность! Вы ведь знаете, как я пугалась даже мысли о встрече с ней. Но едва меня ей представили, она меня так обласкала, что, как ни суди, я должна была ей очень понравиться! Разве не правда? Вы ведь сами все видели. Ну можно ли истолковать это иначе?

— Она действительно была с вами весьма любезна.

— Любезна! Неужто вы ничего, кроме любезности, не заметили? Нет, это больше, много больше. Такая доброта — и только со мной одной! Ни гордости, ни высокомерия. И ваша сестрица тоже была так внимательна и ласкова!

Элинор предпочла бы переменить разговор, но Люси продолжала требовать подтверждения, что у нее есть причины радоваться, и Элинор вынуждена была сказать:

— Бесспорно, если бы они знали о вашей помолвке, такое обхождение было бы весьма лестным, но при настоящих обстоятельствах…

— Я догадывалась, что вы это скажете! — быстро перебила Люси. — Но с какой стати миссис Феррарс было делать вид, будто я ей нравлюсь, если бы на самом деле это было не так? А мне важнее всего ей понравиться. Нет, вам не удастся убедить меня в противном. Я теперь уверена, что все кончится хорошо и никаких помех не будет. Миссис Феррарс обворожительная дама, как и ваша сестрица. Обе они бесподобны, право, бесподобны! Не понимаю, почему я ни разу от вас не слышала, какая приятная дама миссис Дэшвуд.

На это Элинор ответить было нечего, и она ничего не сказала.

— Вам нездоровится, мисс Дэшвуд? Вы какая-то грустная… все время молчите. Нет, вы решительно нездоровы.

— Я никогда не чувствовала себя лучше.

— От всей души рада этому, но только вот вид у вас совсем больной! Мне было бы так жаль, если бы вы захворали! Вы ведь были для меня такой опорой и поддержкой! Только Богу известно, что я делала бы без вашей дружбы…

Элинор попыталась найти вежливый ответ, но сомневалась, что ей это удалось, однако Люси, видимо, была им удовлетворена, так как тотчас сказала:

— О да, я нисколько не сомневаюсь в вашем расположении ко мне, и, если не считать любви Эдварда, оно величайшее из моих утешений. Бедняжка Эдвард! Но, кстати, одна хорошая новость: теперь мы сможем видеться, и видеться часто, потому что леди Мидлтон в восторге от миссис Дэшвуд и мы, полагаю, станем постоянными гостями на Харли-стрит, Эдвард же половину времени проводит у сестры, а кроме того, и миссис Феррарс будет теперь обмениваться визитами с леди Мидлтон. А миссис Феррарс и ваша сестрица были столь добры, что несколько раз повторили, как они будут рады видеть меня у себя. Ах, они такие обворожительные дамы! Право же, если вы когда-нибудь скажете вашей сестрице, какого я о ней мнения, вам будет даже трудно выразить, насколько оно высоко!