– Взятку будут предлагать. Это – как пить дать! – решительно заявляет практикант Роюк.

– Взятку, говоришь? – прищуривается подполковник. – Ты думаешь, что пропойца Марченко имеет для этого деньги? Когда речь идет об убийстве, тут, братец ты мой, взятки исчисляются тысячами, а то и десятками тысяч…

– А выкраденные из квартиры Крячко драгоценности, – напоминает Галич. – Там могли быть и деньги…

– Вполне возможно, – соглашается Горейко и, подумав, продолжает: – Как бы там ни было, а идти на свидание действительно надо. Что-то да даст нам эта встреча… Но пойдешь с прикрытием – леший их знает, что они там затеяли. Возьмешь с собой Сванадзе и Роюка. Что там у нас еще?

17

Мария Игнатьевна Климюк, бывшая одноклассница Марченко, которую не без труда разыскал Галич, поведала ему, что Хриней дразнили Леньку Хринюка, и жил он неподалеку от железобетонного завода. Стоило Галичу связаться с участковым инспектором, на участке которого находится железобетонный завод, как тот, не задумываясь, назвал нужный адрес: Тупиковая улица, дом пять. Незначительный на первый взгляд факт, что участковый столь цепко держит в памяти этот адрес, говорит о том, что Леонид Митрофанович Хринюк – личность в определенных кругах довольно известная. Если не сказать, широко известная.

Чтобы попасть на улицу Тупиковую, Галичу и Сванадзе долго приходится брести по раскисшей после недавнего дождя грунтовой дороге вдоль нескончаемого высоченного забора железобетонного завода. «Уазик» пришлось оставить на шоссе. Ехать дальше Петрович наотрез отказался, а они не настаивали: лучше уж пройтись полтора километра пешком, чем вытаскивать из грязи застрявшую машину.

Забор наконец кончается, и взору оперативников предстает улица Тупиковая. Состоит она всего-навсего из семи небольших халуп. Почему улочка носит такое название, ни Галич, ни Сванадзе не возьмут в толк: нигде никакого тупика не видно. Наоборот: за халупами виднеется засеянное пшеницей поле и небольшой, чудом сохранившийся лесок.

– Этой улице больше подошло бы название Камчатская, – мрачно шутит Сванадзе.

– А еще больше – Богом и горсоветом забытая, – поддерживает товарища Галич.

Поскольку табличек с номерами на домах не видно, приходится прибегнуть к расспросам. Завидев неподалеку голого по пояс мальчишку, что-то усердно клепающего большим молотком на куске рельса, Сванадзе тихонько свистит и манит его пальцем. Мальчишка неохотно оставляет свое занятие и подходит к незнакомцам.

– Слушай, друг, – наклоняется к нему Галич, – в котором доме живет Ленька Хринюк?

– А вон в том, – тычет мальчуган грязным пальцем в одну из халуп – деревянную, покосившуюся, крытую позеленевшей дранкой.

– Да не тычь ты пальцем! – шипит Сванадзе, заметив, как в одном из окон дома, на который указывает мальчишка, мелькает чья-то голова. – Мог бы и словами объяснить.

– А что? – шепотом спрашивает паренек.

– «Что, что», – передразнивает его Сванадзе. – Все будешь знать, скоро состаришься. У него есть кто-нибудь чужой?

– А у него завсегда кто-нибудь чужой есть. И сейчас один есть… Черный такой, на цыгана похожий, – небрежно отвечает мальчишка и, понизив голос, спрашивает: – А вы, дяденьки, не из милиции будете? А пистолеты у вас есть?

– Ты что, друг? – таращит глаза Сванадзе. – Какая милиция? Какие еще пистолеты? Мы – Ленькины друзья.

– Так бы сразу и сказали! – разочарованно тянет мальчишка и, сунув руки в карманы, со скучающим видом возвращается к прерванной работе.

Наружная дверь дома номер пять оказывается запертой изнутри. На требовательный стук капитана никто не отзывается, хотя за дверью слышится какая-то возня и чей-то возбужденный шепот.

– Хринюк, откройте! Милиция! – кричит, приникнув ухом к щели, Галич. В ответ гробовое молчание. Да еще сквозь щель просачивается подозрительный запах.

– Самогон варят, черти! – определяет капитан. – По-хорошему нам здесь не откроют. Придется выставлять дверь.

Дверь поддается не сразу, но довольно скоро – стоило лишь дружно садануть по ней плечами. В темных сенях им не сразу удается найти дверь, ведущую внутрь дома. К тому же оказывается, что она тоже заперта. Впрочем, эта дверь держится и того меньше – ее запор чисто символичен. Галич и Сванадзе попадают в полутемную грязную кухню, посреди которой стоит в полнейшей растерянности невысокий кряжистый мужчина в мятой рабочей спецовке и держит в вытянутых руках эмалированный бачок, из которого валит густой пар, наполняя помещение вонючим запахом горячей браги. Пар поднимается прямо к лицу Хрини, но тот, кажется, не замечает этого и лишь часто мигает маленькими опухшими глазками. На столе рядом с газовой печкой возвышается хитромудрое сооружение из бачков и трубок, именуемое самогонным аппаратом.

Хринюк – потомственный самогонщик. Благодаря тому, что на Тупиковую редко ступала нога участкового, этим доходным промыслом успешно занимались его бабушка, затем родители. Когда же умерли и родители – а умерли они сравнительно молодыми и в один день, но не от пламенной любви друг к другу, как это случается в сказках, а, оттого, что приняли однажды слишком большие дозы самогона собственного производства, изготовленного из недоброкачественного сырья, – фамильное дело продолжил их сын Леня.

Он живет на доход от продажи своего зелья и, естественно, нигде не работает. И, как ни странно, работать никто не может его заставить. Дело в том, что на сберкнижке у Хринюка имеется триста рублей – положить их в сберкассу его надоумил один знающий человек, – и согласно закону считается, что гражданин Хринюк Леонид Митрофанович располагает достаточными средствами, позволяющими ему жить, не работая.

– Как продукция? – интересуется Сванадзе. – Попробовать-то хоть успел?

– Успеешь тут с вами… – всхлипывает, задыхаясь от пара, Хринюк.

– Где Марченко? – нависает над ним Галич.

– А я почем знаю? – вобрав голову в плечи, подается назад Хринюк. Он все еще продолжает держать перед собой бачок с дымящейся брагой, не зная, что с ним делать. – Не было здесь никого! – и тут же выдает себя, бросив быстрый взгляд в сторону открытого окна.

Галич этот взгляд перехватывает, подходит к окну, высовывается наружу. То, что он видит, подтверждает его наихудшие опасения: в рыхлой, еще не успевшей просохнуть после дождя земле, под окном видны свежие следы мужской обуви.

Не оборачиваясь, Галич кричит:

– Он сбежал через окно! Тимка, займись домом и хозяином, а я попробую догнать этого прохиндея!

Он с трудом – как-никак метр девяносто – пролезает в окно и припускает к леску. Пробегая мимо полуразвалившегося сарая, краем глаза замечает, что крючок на двери тихонечко покачивается. А еще он слышит, как внутри что-то падает. Галич останавливается и облегченно вздыхает: «Здесь он, голубчик!»

Капитан подходит к двери, хватается покрепче за крючок и резко дергает дверь к себе. Внутри что-то трещит, и дверь, истерично взвизгнув ржавыми петлями, распахивается настежь. Капитан одним прыжком попадает в полутемный сарай. При этом он едва не падает, зацепившись за лежащую на полу поломанную лестницу. В сарае, кроме мусора, ничего и никого нет. Озадаченный Галич задирает кверху голову – нет ли в сарае чердака – и от неожиданности вздрагивает: прямо над ним болтаются чьи-то ноги в истертых мужских сандалиях.