– Боже, благодарю тебя, Господи! Щедрость Твоя безгранична, Ты сделал это без моего участия!

Самообладание и деловитость вернулись к кардиналу быстро:

– Подробности, подробности, отец Жозеф! Дайте я прочту донесения. Нет, лучше расскажите вы, чтобы я привык к тому, что это правда.

– Ваше преосвященство, я получил два письменных сообщения одновременно. Суть их одинакова: герцог находился в Дерпте. После обеда в сопровождении свиты он отправился на берег, чтобы отдать распоряжения относительно экипировки кораблей. Внезапно к нему приблизился некий лейтенант Фелтон и… здесь пишут по-разному… В одном случае говорится, что лейтенант произвел выстрел в упор из мушкета, в другом – что тот же Фелтон ударил герцога два раза ножом в живот. Последними словами Бэкингема были: «Ах, собака, ты убил меня!»

– Прискорбно! Да… Позовите секретарей, я хочу продиктовать фразу, которая пришла… которую я сказал, узнав о несчастье, постигшем английский двор. Чтобы потом никто не переврал и ее величеству передали именно так, как это было сказано.

Несколько минут спустя секретари, скрипя перьями, записали: «Его преосвященство кардинал Ришелье, узнав о гибели герцога Бэкингема, заметил: «Этот достойный слез инцидент со всей очевидностью показывает всю суетность величия».

Осталось отлежаться после сильнейшего приступа подагры, и можно было отправляться домой.

Рубенс воображал, как въедет в Антверпен: впервые как истинный вельможа! Он обновит и украсит дом, возможно, купит поместье рядом с городом, теперь можно себе позволить купить замок и стать феодалом, бароном. Они с Сусанной наймут множество слуг, заведут богатую конюшню…

Рубенсу было жаль погибшего герцога, он даже грустил о нем иногда. Неясно, что теперь будет с переговорами о мире: английский король, который так преданно любил Бэкингема, должен прийти в себя, а на это нужно время. Но хвала Господу, теперь Рубенсу будет еще легче выйти из сомнительной политической игры.

Два дня Рубенс блаженствовал: спал, пил мадеру и мечтал о будущей семейной жизни. Чтобы ускорить выздоровление, он позволил лекарю после кровопускания поставить пиявки на свои распухшие колени и на правое предплечье. В час, когда Рубенс с отвращением наблюдал за жирными черными червяками, присосавшимися к его членам, в спальню вошел король. Смущенный художник попытался встать, но его величество жестом остановил его. И, будто не замечая голых ног, лежащих поверх одеяла, уселся в кресло так, чтобы не смотреть на больного. Рубенс мысленно проклинал лекаря, который насадил пиявок не вовремя, но король был чрезвычайно ласков:

– Мы думали о том, что вы нам так искренне поведали, мэтр, и не станем задерживать вас в Мадриде, в то время как семья и дети ждут вас. Ваша государыня, моя тетушка, тоже соскучилась по вас, о чем пишет мне из Брюсселя постоянно. Как только вы почувствуете себя достаточно сильным для путешествия – мы дадим вам почтовую карету для путешествия домой.

– Я несказанно благодарен, ваше величество, ведь я совершенно готов к женитьбе, то есть я осмелюсь заметить, что совсем не готов к воздержанию…

«Что за чушь я несу от волнения?» – вдруг опомнился Рубенс.

Король встал, чтобы уйти, а Рубенс попытался прикрыться одеялом и встать, чтобы все же изобразить прощальный поклон, пробормотать благодарственные слова.

После ухода короля он быстро содрал и выбросил в окно сытых пиявок, потребовал себе обильный ужин и кувшин любимой мадеры. Задержавшись перед окном, он смотрел на давно надоевший пейзаж и вспоминал с особенной нежностью о своем саде, который ему удалось сделать частью дома, продолжением дома…

Он устал от буйной природы Испании с ее слишком яркими цветами и навязчивыми запахами, убийственным летним солнцем. Он устал от безвкусной архитектуры королевского дворца. Ему так хотелось написать другой сад, показать настоящий рай на земле, где природа соседствует с людьми и гармонирует с искусством, мужчины и женщины красиво одеты, веселы и свободны и беседуют об изящном. Рубенс представлял картину: благородный северный пейзаж, похожий на Лунные холмы, сдержанный, с прохладными рощами, окружает дворец в античном стиле. На ступенях дворца и в саду много людей, одетых в яркие атласные и бархатные платья – прекрасные дамы, богато одетые мужчины. Они обнимаются, беседуют, гуляют, слушают музыку. Вокруг них и над ними – повсюду, играя с цветами, плодами, птицами, резвятся амуры…

Сусанну в этом саду он представлял в нескольких образах: вот Сусанна – его невеста, он ведет ее за руку, показывая самое лучшее, что есть вокруг, в природе и в жизни. Он приводит любимую женщину в мир самых блестящих людей и искусства. В другой части композиции Сусанна будет изображена хозяйкой салона, рядом играют музыканты, люди внимают и поклоняются ей, как настоящей королеве. На этой картине он напишет Сусанну разной: веселой, грустной, жаждущей объятий, озорной, застенчивой. Как только он вернется в Антверпен, решил Рубенс, он примется за такую картину, каких еще не было на свете: радостную и чувственную, сложную, многофигурную, насыщенную цветом! В ней будут играть разные материалы и фактуры: тела женщин, драгоценные ткани, камень, металл, зелень деревьев. Он изобразит все, что ценит, чему поклоняется: красивых женщин, гармоничную архитектуру, природу, платья из парчи, кружев и бархата.

Вихрь чувственности! Гимн любви! Ода роскоши! «Рай на земле», так можно назвать картину. А можно – «Сад любви», например.

Ночью во сне Рубенс увидел другое: Жербье восседает на троне, повелевает стихиями, словно нелепый пучеглазый Нептун, на плече у голландца два ало-голубых мадагаскарских попугая, они кричат: «Лондон, Лондон!» Жербье оглядывает корабли, обозревает города, делает странные движения руками, будто усмиряет шторм. Где-то рядом с Жербье – Бэкингем, но его нельзя увидеть. Себя Рубенс узрел у подножия длинной лестницы, по ее ступеням надо было подниматься к Жербье, словно что-то просить у него. Это было обидно и тягостно…

Наутро Рубенс встал с постели бодрым, с новым решением: он должен немедленно отправиться в Лондон и с помощью Жербье вернуть себе зеркало Лукумона!

Да, за это время он убедился, что пишет картины не хуже, даже еще лучше, чем раньше. Но все же он скучал по своему зеркалу, Рубенсу нестерпимо хотелось подержать его в руках и прижать к сердцу.

А теперь путь к сокровищу был свободен.

Необходимо убедить короля Испании отправить его временным послом к английскому двору. Рубенс решил объяснить королю, что только таким образом можно продолжить переговоры в этих обстоятельствах, не теряя лицо великого католического государства.

Королю его идея понравилась.

Филипп IV – инфанте Изабелле

Мадрид, 27 февраля 1629 года

Ваше Высочество!

Я счел уместным продолжить начатые с ведома Вашего Высочества мирные переговоры с Англией и вследствие этого решил, что Педро Пабло Рубенс отправится в Англию с инструкциями, которые по моему приказанию дал ему Граф-Герцог Оливарес и которые будут показаны Вам.