– Прости. Все это слишком тяжело. – Она встала и посмотрела на часы. – Мне действительно пора.

– Конечно. – Он тоже поднялся. – Когда мы увидимся снова? Я говорил без умолку и не успел ни о чем тебя расспросить. Мне так много хочется узнать – о Стелле, о Дугале…

– О Дугласе.

– Да, конечно, о Дугласе… О том, почему вы переехали сюда, в Ниццу. Масса вопросов.

Диана задумалась.

– Не уверена, что нам следует встречаться.

Он остолбенел.

– Что? Ты шутишь! Нам обязательно нужно встретиться, Диана! У нас есть дочь, о которой я только что узнал. И я хочу ее увидеть. За одиннадцать лет столько всего случилось, и нам все это предстоит наверстать, а мы едва начали… У меня есть дом здесь, в Ницце. Я хочу тебе его показать. А еще я думаю, что когда-нибудь мне все-таки придется познакомиться с твоим мужем, как ты считаешь?

– О, нет-нет! – испугалась Диана. – Он придет в ужас. Даже не знаю, как обо всем ему рассказать.

Тыльной стороной ладони Джеймс осторожно коснулся ее лица. На этот раз она не отшатнулась.

– Хорошо, хорошо, я понимаю. Да, сегодня ты испытала жуткое потрясение. Знаю, тебе нужно время, чтобы привести в порядок мысли. Но мы обязаны встретиться. Послушай… – Он достал из внутреннего кармана записную книжку в кожаном переплете и вытянул из корешка золотую ручку. – Вот тебе мой телефон и адрес, – он записал что-то, вырвал страницу и вручил ее Диане. – Через день-два ты успокоишься, тогда и позвони. Если меня не будет, ответит Роберта. Просто оставь сообщение.

– Роберта – твоя жена?

Он откинул голову назад и расхохотался.

– Роберта – моя домработница. Ей шестьдесят девять лет, и она похожа на стог сена. – Джеймс перестал смеяться и посмотрел на нее. – Я не женат, Диана. Хотя… женат, если задуматься.

Оливер Арнольд поднялся по лестнице в мансарду Дауэр-Хауса, где была устроена студия, и постучал в дверь. Жена не любила, когда он отвлекал ее от работы, однако, поломав голову в течение битого часа после завтрака, он все-таки заставил себя встать с шезлонга в саду – июнь в этом году выдался необычайно солнечным – и преодолеть четыре пролета.

– Гвен? Гвен, можно войти? Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Она что-то раздраженно проворчала, стукнули о подставку кисти. Несколько мгновений спустя дверь распахнулась.

В свои пятьдесят пять его жена выглядела стройнее, чем когда-либо. Она так и не набрала вес, потерянный в год после смерти сына. Однажды за столиком в ресторане и Гвен и Оливер удивились, услышав в адрес Гвен чей-то шепот: «Посмотри вон туда. Тебе не кажется, что это Уоллис Симпсон?»

Сейчас она смотрела на мужа с нескрываемой досадой.

– Что тебе, Оливер? Нельзя подождать до обеда?

– Не знаю. Послушай, возможно, все это и глупости, но я хочу поговорить с тобой, Гвен.

Взгляд жены смягчился.

– Ты чем-то встревожен?.. Заходи же.

Он задумался: сколько времени утекло с тех пор, как он в последний раз переступал через этот порог. Наверное, годы. На старом мольберте стоял незаконченный портрет сына. Глядя на него, Оливер опустился на потертую кушетку у окна.

– Знаешь, тебе бы взяться да завершить его, – сказал он. – По-моему, это твоя лучшая работа.

Он не льстил. Гвен отлично удалось передать беззаботное настроение Джона. Сын улыбался им с холста, недоверчиво щурил глаза, будто смеясь над чьей-то шуткой. Белокурые волосы зачесаны назад и блестят – вероятно, от средства для укладки. Невероятно молодой, с плеча небрежно свисает китель. Таким мальчишкам рано садиться за штурвал.

Мазки иссякли ровно под пятой пуговицей светло-голубой форменной сорочки, дальше – лишь очерченный углем и карандашом контур. В законченном виде это был бы портрет в полный рост.

– Вообще-то я думала… Не знаю, сто́ит ли еще над ним работать, – сказала Гвен, сев рядом с мужем. – Он ведь свое не дожил. Возможно, и картина должна такой и остаться. Незавершенной. Как наш мальчик.

Оливер задумался.

– Да… Признаться, я никогда не смотрел на это в таком ключе. Наверное, ты права. – Он сжал ее ладонь. – Тогда воспользуюсь моментом, Гвен. Пожалуйста, давай повесим портрет в холле – на том месте, о котором мы с тобой говорили.

– Наверное, время действительно пришло, – отозвалась она, не отрывая взгляда от картины. – Честное слово. Полагаю, я к этому готова. Возможно, была готова давно, но просто не знала. Не стоит его больше прятать. – Она тоже сжала руку мужа. – Повесим завтра как есть. Все потому, что ты сегодня поднялся ко мне сюда. Спасибо.

Гвен посмотрела ему в глаза.

– Так что тебя тревожит, милый?

Диана вернулась на виллу точно в условленное время. Такси сдало назад по подъездной аллее и исчезло; дрожащими, непослушными пальцами она нащупала ключ от входной двери и с трудом вставила его в замочную скважину. Когда наконец дверь поддалась, Диана бросилась через холл в маленькую уборную, подняла крышку унитаза и упала на колени. Ее вырвало.

– Честно говоря, верится с трудом, что виноват ресторан «Негреско», – проворчал Дуглас, входя в спальню с завернутым во влажное полотенце дробленым льдом. – Рыба необычно пахла? Следовало отказаться.

– М-м-м. – Диана закрыла глаза, когда муж положил ей на лоб холодный компресс. – Спасибо, дорогой… Нет, еда была отличная. Наверное, это от солнца. Мы ужасно долго просидели на террасе, а про шляпу я забыла.

– Да. Солнцестояние уже близко, – напомнил Дуглас, усаживаясь рядышком на край кровати. – Всего через несколько недель. Неудивительно, что ты вернулась домой со страшной головной болью.

– Больше похоже на мигрень. Но уже проходит.

– Хорошо. – Он поддержал ее за плечи и помог сесть, поправив за спиной подушки. – Подогрею куриного бульона, София вчера варила. Кажется, в холодильнике еще осталось немного.

София, горничная-итальянка, изредка – и всегда с недовольным видом – готовила для них еду. Она жила с родителями в крохотной квартирке за средневековыми стенами Сен-Поля.

– А когда станет получше, расскажешь про того парня, с которым ты обедала, – добавил Дуглас. – По-моему, довольно забавная история.

Диана посмотрела на мужа. С того мгновения, как Дуглас вошел в комнату, она украдкой наблюдала за ним, сравнивая с Джеймсом. Они были совершенно не похожи друг на друга.

Как и Джеймс, он носил дорогой костюм, однако несуразность его фигуры свела на нет все усилия портного, сделав покрой практически бесформенным. К тому же со времени переезда во Францию Дуглас прибавил в весе, и теперь в застегнутом виде пиджак казался маловат в подмышках.

Брюки в поясе тоже едва сходились, над воротом рубашки начинал нависать второй подбородок. Как ни прятался Дуглас от солнца, за последние недели морщины проявились сильнее, а редкие рыжеватые волосы слегка выгорели.