Он ей доверился.

Она тоже была с ним честна. Она действительно считает, что на войне у каждого свой предел. Джеймсу пришлось очень, очень тяжело. Конечно, дезертирство он не планировал. Был сбит в бою. Уничтожил три вражеских самолета. Для него это было второе тяжкое испытание – он едва не погиб под Дюнкерком, там его расстрелянный самолет даже не подлежал восстановлению.

Ведь он не сбежал после той первой встречи со смертью. В день их свадьбы, когда его и Джона вызвали обратно в расположение, он безропотно отправился туда.

Побег в тот же день после случившегося кошмара был инстинктивной, животной реакцией на чрезвычайные обстоятельства. А к тому времени, как он нашел пристанище в Ницце, пути назад не оставалось. Жребий был брошен.

И все-таки это Джеймс. Ее Джеймс. Пусть у него другое имя – она вдруг с удивлением поняла, что не имеет представления, как его сейчас зовут, – но он все такой же, каким был в день свадьбы: обаятельный, жизнелюбивый. Ему даже удалось ее рассмешить, несмотря ни на что.

И – пришлось это признать – ее чрезвычайно сильно тянуло к нему. Диана встрепенулась, вспомнив один из своих недавних снов. Эти руки…

Она решила, что ей просто необходимо встретиться с ним снова. Однако стоило появиться этой мысли, как тут же возникли страх и тревога. Последствия будут ужасными. Прежде всего для ее брака с Дугласом. А что будет со Стеллой, если тайна матери выплывет наружу? И что подумают о ней родители?

Диана так глубоко погрузилась в раздумья, что не обратила внимания на разрывающийся телефон, пока Стелла не подбежала и не схватила трубку.

– Алло? То есть bonjour, – сказала она и посмотрела на Диану, удивленно подняв брови. – Que est là? – помолчав секунду, Стелла продолжила: – О, привет! Ну, не надо говорить по-французски! Мы уже позанимались с Максин, хватит. Кстати, ты сегодня забыл шляпу. Оставил ее в холле на столе. Я побежала за тобой, хотела отдать, но ты уже уехал. Да… она здесь. Да, наверное, только немного оглохла, похоже.

Стелла повернулась к матери.

– Это Дуглас. Спрашивает, как ты себя чувствуешь.

Диана взяла телефон.

– Алло?

Сквозь шипение в трубке прорывался голос Дугласа с сильным шотландским акцентом:

– Привет, дорогая… Стелла говорит, тебе лучше. А что это там насчет глухоты?

– Ой, она просто шутит. Все в порядке. Спасибо, что не разбудил с утра.

– Ну и отлично… Послушай, Диана, я тут сделал несколько звонков, поговорил кое с кем из знакомых, которые связаны с винным бизнесом. Должен сказать, что этот твой Питер… в общем, о нем никто тут не знает. Темная личность.

У Дианы бешено застучало сердце. «А вдруг их с Джеймсом кто-нибудь видел в «Негреско»? Что еще откопал Дуглас?»

Она попыталась говорить как можно спокойнее.

– Да? Ты полагаешь?

– Здесь, в Ницце, не осталось британцев, занимающихся экспортом прованских вин. Кроме меня, конечно. Последний пару лет назад отошел от дел и уехал на родину. Кстати, он тоже шотландец.

Сердцебиение слегка утихло. Диана едва удержалась, чтобы не испустить вздох облегчения.

– Понятно. Думаешь, насочинял?

– Похоже, что так. И стоит задаться вопросом: зачем ему это нужно? Я тебе говорил, Ницца – змеиное гнездо. Здесь промышляет итальянская мафия, местные гангстеры и контрабандисты. Они повсюду, а полиция куплена с потрохами. Нас, ведущих законную торговлю, можно по пальцам пересчитать. Твой Питер может быть замешан в чем угодно. Скорее всего, так и есть. Не хочу, чтобы ты снова с ним встречалась.

Диана почувствовала приступ гнева. Это тоже входило в цену, которую она была вынуждена платить за замужество: Дуглас считал себя вправе указывать, что ей делать и как поступать – для ее же собственного блага, разумеется. Порой возникало ощущение, что она – его собственность, нечто купленное им и сполна оплаченное.

Едва пересилив себя, она ответила:

– Конечно, Дуглас. Ты совершенно прав. Буду держаться от него подальше.

– Ну вот и хорошо… Только не забывай об этом. Ты сегодня куда-нибудь пойдешь?

– Вообще-то не собиралась, – она глубоко вздохнула. – А впрочем… Пожалуй, стоит выйти.

Джеймс – обладатель незаурядного таланта лгать окружающим – всегда был кристально честен с самим собой. Сейчас он сидел на балконе своей квартиры неподалеку от Английской набережной, щурясь от утреннего солнца, потягивал апельсиновый сок и размышлял над удивительными событиями минувшего дня. Пытался оценить ситуацию и понять, как ее можно обернуть в свою пользу. Сантиментам и неуместному романтизму места в этих думах не было.

Он никогда не сомневался, что еще встретит Диану; по непонятной причине эта уверенность с годами в нем только крепла. Но когда это случилось наяву… Понадобилось собрать в кулак всю волю, чтобы не прыгнуть обратно в машину и не приказать таксисту немедленно уезжать. Он совершенно растерялся и несколько секунд не мог сообразить, как поступить и что сказать.

Теперь он поздравил себя с тем, как быстро ему удалось восстановить самообладание. И с тем, что решился рассказать Диане правду о своей жизни с того самого дня, как его сбили. Ну, или почти всю правду. Прикованная к постели старуха в доме доктора… с ней все закончилось совсем иначе.

Не открой она глаза, когда он стал вытягивать у нее из-под головы подушку, он бы и пальцем ее не тронул, честное слово. По выражению лица он понял: старуха больше не путает его с доктором и сообразила, что в комнате чужак. Позже она вполне могла описать его полиции.

Рисковать он не мог. Когда он стал ее душить, единственным шевельнувшимся в нем чувством было раздражение от того, что отъезд вновь задерживается.

Диана захочет узнать, как здесь, в Ницце, ему удается жить на такую широкую ногу. Его квартира – одна из самых роскошных в городе. Он выкупил ее за наличные и обставил изысканной мебелью. К своему немалому удивлению, Джеймс обнаружил, что разбирается в антиквариате; его просторная гостиная и четыре спальни гораздо больше напоминали апартаменты члена семейства Гримальди из соседнего Монако, чем обиталище беглого пилота истребителя.

Ей он скажет, что занимается антиквариатом. Его знаний и живой заинтересованности в предмете на некоторое время будет достаточно. По крайней мере пока он не реализует план, который начал складываться в голове под утренний гул моторов на улице, на четыре этажа ниже его солнечной террасы.

Раздумья Джеймса прервала горничная.

– Вас к телефону, monsieur.

– Спасибо, Роберта.

Он вышел в гостиную и взял трубку.

– Да?

– Вы достали?

– Нет. Меня… отвлекли.

– Завтра достанете?

– Да.