Первый побег лейтенанта Синклера состоялся из лагеря в Северо-Восточной Германии. Он прошел через Польшу, Словакию, Венгрию и Югославию, пока не был пойман на болгарской границе. Его перевели в Кольдиц, и по дороге в замок он бежал во второй раз. Поймали его скоро. Третья попытка, из лейпцигского госпиталя, закончилась в Кельне. К тому времени он был известен нашей караульной роте как Красный Лис.

Четвертая попытка Синклера закончилась в Южной Германии; снова пытался он бежать и в Вейнсберге, и по дороге назад.

Седьмая попытка, когда Синклер переоделся в Франца Иосифа в октябре 1943 года, почти удалась, и вместе с ним бежало бы множество пленных. Именно тогда в него стреляли почти в упор, но, по чистому везению, он остался жив.

Восьмая попытка, через западную террасу в Кольдице в январе 1944 года однажды вечером, довела его аж до голландской границы.

К лету 1944 года война могла идти только одним курсом, но Синклер, должно быть, считал плен позором, хотя к этому времени последний практически потерял свое первоначальное значение.

25 сентября группа гуляющих находилась внизу в парке: они бродили по кругу, болтали, сбившись в маленькие кружки, грелись на послеобеденном солнышке. Листья уже начинали желтеть, готовя прекраснейший вид из выходящих на лощину восточных окон Кольдица с пламенеющими грабами, буками и яворами питомника, постепенно сливающихся с горизонтом на юго-востоке.

Внезапно без всякого предупреждения лейтенант Синклер отделился от небольшой группы ходящих по кругу за проволочным ограждением. Он перепрыгнул через проволоку, натянутую у самой земли, и добрался до основного ограждения. С помощью толстых перчаток, предохранявших руки от колючей проволоки, он быстро перелез через него и приземлился по другую сторону.

Стоявший неподалеку унтер-офицер приказал ему остановиться. Его револьвер дал осечку. Синклер кинулся вперед – туда, где в 150 ярдах через решетку под основанием десятифутовой стены вокруг парка по рву бежал поток. Он не мог перелезть через эту стену. Он не мог пролезть через решетку. На что он надеялся?

Несколько часовых открыли огонь. Но даже тогда выстрел, убивший Майкла Синклера, не был рассчитан на поражение. Судьба, казалось, приберегала для него еще один шанс. Но если годом раньше, когда пуля, выпущенная с расстояния в три фута, скользнула по ребрам и вышла из тела, то сейчас пуля отскочила от локтя и попала прямо в сердце. Он умер мгновенно, «застрелен при попытке бегства».

Он выполнял свой долг – наши люди выполняли свой. В этот раз никаких пререканий по поводу стрельбы не возникло. Синклера похоронили на военном кладбище в Кольдице со всеми почестями.

Неделю или около того после смерти Синклера старший британский офицер подполковник Тод объявил на построении: «Бежать из этого лагеря – больше не приключение и не авантюра. Любой заключенный все равно попадет на родину слишком поздно, чтобы принять участие в боевых действиях. Кроме того, лежачего не бьют. Больше никаких выступлений на построении».

Одним из направлений атаки на нас со стороны пленных в Кольдице, которое, как я уже говорил, я крайне не одобрял, являлось злоупотребление предоставляемыми им медицинскими услугами. О некоторых побегах из госпиталей я уже рассказывал в свое время; здесь же я сгруппирую несколько из них вместе вне зависимости от хронологии, что может послужить акцентированию того, что, по моему глубочайшему убеждению, являлось серьезным злоупотреблением гуманными концессиями с нашей стороны.

Пленные взяли на себя обязанность демонстрировать некомпетентность наших врачей и недостаточность нашего медикаментозного снабжения. Согласно Женевской конвенции медицинский штат среди пленных считался привилегированным персоналом и обычно имел право практиковать среди своих соотечественников, что, как правило, им и дозволялось. Многократно они требовали разрешения отправить им с родины посылки с медицинскими принадлежностями и лекарствами, если их не поставляли мы или Международный Красный Крест. Думаю, они обвинили бы нас в негуманности, откажи мы им в этих предметах первой необходимости. Каковы же были некоторые результаты нашего согласия на эти гуманные требования?

Летом 1941 года в медицинской посылке, адресованной французскому капитану Ардитти, мы нашли следующее послание:

«Надеюсь, вам не понадобятся вложенные (поддельные) бумаги, и вы скоро сможете попасть на родину легальным путем. Если необходимо, я пошлю вам 100 франков и 100 марок, вместе с пропуском рабочего, действительным во Франции. Приложенные бумаги в порядке, так что не волнуйтесь, если вам придется передвигаться самостоятельно. По пути много не разговаривайте. Помните, что вы работали в Косвиге, рядом с Дрезденом, и что живете в Дижоне, 12 рю де ля Гар. Если с этими бумагами вы отправитесь домой, не останавливайтесь в Париже. Там часто проводят неожиданные облавы на улицах. Это наиболее опасное место во всей оккупированной Франции. Придерживайтесь направления Риза-Лейпциг – Эрфурт – Кассель – Кельн – Льеж. Насколько я понимаю, у вас имеется вся необходимая гражданская одежда».

Вскоре этому же офицеру пришла из Франции другая посылка, и внутри расчески для волос мы нашли три ампулы и записку, очевидно подписанную французским доктором. В ней утверждалось, что Ардитти с шестнадцати лет страдает от проблем с желчным пузырем. Как следствие, помещение Ардитти в госпиталь отменили.

Последующие поставки с медикаментами из Франции отсылались для тестирования в Лейпцигский университет и, если те оказывались подлинными, хранились у нас. При необходимости мы сами распределяли их среди пленных.

Несмотря на это, заключенным часто удавалось получить перевод из Кольдица на лечение, симулируя соответствующие симптомы и без помощи своих друзей за границей.

Проблемы с желчным пузырем казались самой легкой (из соображений симуляции) болезнью. Польский лейтенант Кронер в то лето мучился жуткими болями. Tierarzt, поначалу отнесшийся к этому с подозрением, в итоге признал истинность симптомов. Его ярость, вызванная побегом двух его бывших пациентов, лейтнанта Юста и Беднарски в апреле, немного поутихла. Кронер тоже отправился в Кенигсварту, где его состояние постепенно улучшилось. Равно, кстати, как и его подготовка к побегу. В свое время он сменил свое сине-белое больничное одеяние на гражданскую одежду и, пробравшись под сравнительно неохраняемым проволочным ограждением вокруг всего госпиталя, исчез в неизвестном направлении. После 20 августа 1941 года мы больше о нем не слышали.

Чуть больше недели спустя из госпиталя в Шнеквице бежал страдающий француз. В Майнце гестапо сняло с парижского поезда лейтенанта Маскре и вернуло его в Кольдиц для продолжения лечения уже в руках его частного доктора Tierarzt.

Французский лейтенант Бушерон страдал воспалением аппендикса. Казалось, в этом не оставалось ни малейших сомнений. Tierarzt направил его в госпиталь в Цайце. 25 сентября 1941 года Бушерон проник в больничную кладовую, сменил больничную одежду на гражданскую и убежал. Его аппендикс ушел вместе с ним: он, судя по всему, отнюдь не боялся, что тот может прорваться. В любом случае, когда ночью 7 октября его поймали близ Бонна и перевели в Шталаг в Арнольдсвайлере, его состояние не вызывало опасений. Нас в Кольдице попросили его забрать, но к тому времени, как мы добрались туда, Бушерона опять перевели. Он убедил врача шталага в крайней серьезности своего аппендицита и был направлен в госпиталь в Мюнстерайфеле. Оттуда, несмотря на свой аппендикс, он бежал снова и в итоге благополучно добрался до своего дома во Франции.