Сева замялся… Я пришел ему на помощь, произнес по-английски:

– Полет пули опережает полет недоброй мысли. А тому, кто получает пулю, не нужно уже ничего.

Получилось витиевато, но образно. И главное, интрига не утеряна.

Лицо Алефа помрачнело. А я прикидывал шансы на выживание. До обрыва метров семнадцать, хорошим рывком секунд семь, учитывая скованные спереди запястья… Но не тогда, когда за тобою надзирают четыре пары внимательных глаз… Но раз уж началась свара из-за денег…

Лука – мужчина решительный, даром что философ. Если что пойдет не так, спишет он всех единой росписью: из двух стволов оно сподручно. Включая и недотепистого Севу, и меня, имярек. И уйдет без концов и с деньгами. Вот только… Парни с Арабского Востока всегда при клинках. А как владеют холодным оружием восточные люди – лучше не вспоминать… Стоит Луке сморгнуть неверно или не вовремя, как клинок молнией выпорхнет неизвестно откуда и перерубит ему горло. А впрочем, всегда легче заплатить деньгами, чем жизнью. Но не всегда проще. Арабы эти, судя по всему, мужчины гордые и привыкшие к «силовым вариантам» только со своей стороны…

– Ты решил нас пугать? – гортанно рыкнул Алеф.

Рауль, услышав, развернулся и стал гранитным истуканом: бесстрашный и бесстрастный. Будет знак, и он кинется на Луку без колебаний.

Сева пытался перевести, да запнулся… Перевел я.

– Вы без меня пуганые. Да и я – не мальчонка. Какие уж тут страшилки… Или сделаете все по уму да по понятиям, или… – процедил Лука.

– Я никогда ничего не делаю под угрозой оружия, – высокомерно отчеканил Алеф. – Это принцип.

– Нарушь. Ничего не нарушишь – ничего не достигнешь. И уж точно – не выживешь.

– Ты считаешь, Лука, – имя Лука Алеф произнес на французский манер, как «Люка», – что оружие дает тебе право диктовать мне условия?

– Я не диктую. Просто хочу получить свое.

– Ты полагаешь деньги своими, не исполнив работу?

– Мы, пролетарии «ножа и топора», с вами, буржуями и эксплуататорами, по разные стороны баррикад, – пьяно хохотнул Лука. Посерьезнел, добавил жестко: – Меня так в школе выучили. Да и потом – добавили науки. На всю жизнь.

Алеф что-то сказал Раулю по-арабски, Лука отреагировал мгновенно: почти не целясь, выстрелил в сторону Рауля. Пуля вздыбила спрессованную до твердости камня землю в дюйме от его ступни и рикошетом унеслась в черное небо.

– Ты скажи этим – пусть прекращают на своем басурманском наречии лопотать! И деньги – на бочку!

– А меня – на растерзание супостатам? – не удержался я от вопроса.

– Знать – такая твоя доля. – Лука повернулся к Севе: – Он все верно переводил?

Бледный Сева только кивнул.

– А чего они какие-то нервные стали, напряженные…

– Под стволами – все нервные, – пролепетал Сева. – Зря ты так с ними… Теперь…

– Заткнись!

Я исподволь, но внимательно наблюдал за Алефом. Тот, кажется, остыл. Или сделал вид. Улыбнулся одними губами, сказал:

– Ты получишь деньги, Лука. Но сначала я хочу поговорить с твоим пленным.

– Деньги он отдаст, но сначала переговорить с этим хочет, – наконец отошел от шока Сева.

– А мне эти разговоры слушать? – хмыкнул Лука.

– Иначе не выйдет, – твердо сказал Алеф.

– Ой ли?

– Деньги в машине. Двадцать пять тысяч. Обложены взрывчаткой. Сам – не возьмешь, даже если убьешь нас. Решай.

– Уже решил, – процедил Лука и, чуть приподняв ствол, спустил курок. Пуля пробила Алефу голень, он рухнул подкошенно, а Рауль змеем метнулся на землю… Плоский нож со свистом рассек пространство, но Лука вроде нетрезво пошатнулся, ухватив за плечи Севу… Нож пробил тому грудину, и парень рухнул бы ничком, если бы товарищ, прикрываясь им, как щитом, не выпустил пять пуль в извивавшегося Рауля. Когда тот упокоился окончательно, Лука не удержался и заслал шестую – в голову.

– Лучшая защита от чужих пуль и клинков – труп убитого товарища, – ощерился Лука в довольной ухмылке, выпустил тело Севы, повернулся к Алефу…

Скованными руками, да еще и сцепленными в замок я с маху залепил Луке в подреберье, пнул мыском под колено и – добавил жестко ногой в голову. Голова у философа оказалась крепкой: он приподнял ствол, глядя на меня мутнеющим взглядом, и – получил второй удар. На этот раз успокоившись надолго. Я залег, оглянулся: раненый Алеф, подвывая, полз к автомобилю. Если достанет из салона что-нибудь огнестрельное… Я выдернул пистолет из ослабшей руки поверженного Луки, подошел к Алефу, жестко контролируя каждое его движение.

– Лечь лицом вниз! Руки в стороны, ноги в стороны, не шевелиться! – скомандовал я Алефу. И для убедительности шваркнул пулей у его головы.

Алеф все выполнил точно, хотя не без труда: голень Сева ему перебил качественно. А я – дополнил: подошел и с маху ударил каблуком по правой, потом – по левой кисти… Косточки там тонкие, а с поломанными пальцами нож не метнешь, даже если виртуоз.

Вернулся, наклонился к покойному Севе: ушел он легко: клинок ударил прямо в сердце, и парень лежал, безжизненно глядя стекленеющими зрачками в звездное небо. Я прикрыл ему веки, нащупал в кармане пиджака ключи от «кандалов», открыл кое-как, снял, задумался… Кому они теперь нужнее? Грубому философу Луке или руководителю неизвестных мне непримиримых Алефу?

Поразмыслив, решил – обоим. Не без труда подтянул беспамятного Луку и сковал заказчика и исполнителя парой. Не забыв изъять у Алефа – у того оказался азербайджанский паспорт на имя Мохаммеда Али Багирова – два плоских обоюдоострых ножа, мобильный телефон и замысловатый массивный брелок на автомобильном ключе… И то и другое я разбил попавшимся камнем в крошево: электроника, ходить ей конем, и может дать команду к взрыву. Алеф мог блефовать, а мог и… Кто поймет душу идейного борца? Если речь идет о чести рода? И о долларах? И о переустройстве мира? Вот только…

Истинный воин не стремится приводить окружающий мир к состоянию, что кажется ему порядком; в соответствие с миром он приводит самого себя. Только так можно победить.

Напевая попеременно «Этим смелым парням… и беда – не беда…» и «Меня укусила акула, когда я стоял в океане, но я оставался спокоен – терпел и закончил работу…», я расковал боевиков, пропустил сцеп наручников через порожек джипа, замкнул снова, чтобы у товарищей оставался общий замысел – сдвинуть этого стоящего на ручнике монстра с места… ну хотя бы к обрыву. Все это моральный садизм, конечно, но и они ничего хорошего мне не обещали! Ни один, ни другой.

А кто сказал, что я воспитывался в Пажеском корпусе и преуспел там на отделении менуэтов и прочих полонезов? Никто. Потому что – это не факт, а бред моего раздраженного воображения. И более всего мне хотелось теперь просто-напросто настучать обоим жесткой рукоятью «макарова» по затылкам до полной летальности и непотребства… Но – нельзя. В запале душегубом стать легко, а вернуться потом к людям – почти немыслимо.