– Подготовился я основательно. К различным осложнениям, к любым поворотам был готов, – продолжал Гамаюн. – Кстати, Рябухин тоже гипнабелен. Он тоже запрограммирован, только с его кодом активации Левчик не успел меня ознакомить. К тому же его кодирование прошло с осложнениями. Именно поэтому я не успел тебя добить в машинном. Я планировал тебе голову лопатой отрубить, уже замахнулся, вдруг вижу – Жора спускается, на мои установки никак не реагирует, словно и не видит меня вовсе. Пришлось оставить тебя, спрятаться за трубу. Он тебя вытащил, спас, можно сказать.

– Выходит, я Рябухину жизнью обязан? Вернее, его осложненному гипнозу?

Петр на мгновение закрыл глаза, вспомнив увиденное на глубине. Не случайно все привиделось! Его, можно сказать, от вечности отделяло несколько сантиметров. И – Жора Рябухин. Такие вот неожиданные повороты судьбы!

– Ты разве не обратил внимания, – глядя в одну точку, пояснил Серж, – что все заключения патологоанатома выгодны мне? Это я ему диктовал, что он должен говорить. У Царя язва закровила после ночных возлияний с Михасем, конферансье вообще Трегубов продырявил. Играли, не поделили – и продырявил…

– Левчика-то ты за что? – изо всех сил пытаясь сосредоточиться, поинтересовался Петр. – Друзья вроде как…

– Для него стала Алена играть более значимую роль, чем я. Я почувствовал, как он уходит под ее влияние. Причем сам он сопротивлялся, как мог, но… не получилось. А у нас с ним серьезные планы, он в деле… К тому же он по пьяному делу выболтал Жорке код активации твоей Эллы. Ну, не дурак ли?

Петр вспомнил подслушанный разговор Рябухина с Царем про «аббат» и «абажур». Выболтать-то выболтал, да Жора забыл последовательность, а самостоятельно решить задачку не получилось. Если бы не его пьяная болтовня, вряд ли бы Петр смог состыковать одно с другим.

– Как удалось подкинуть мне в диван улики?

– Элементарно, – Серж раздавил в пепельнице сигарету, потянулся за следующей. – Алену попросил об этом еще Левчик, а желание умершего – закон. Правда, она смогла спрятать их только в диване Элки. А уж твоя бывшая супруга потом, будучи под гипнозом в очередной раз, перепрятала в твое отсутствие их в твою сумку. Но она не отдавала в этом себе отчета, ты понимаешь.

– Так вот почему староста молчала, как партизан, – догадался Петр, потушив свою сигарету, – что делала в моей каюте, пока я спал. Даже сделку предложила заключить.

– Мне кажется, у нее крыша поехала после смерти Левчика. Она замыкается, у нее настоящая паранойя. А я на этом сыграл… самым бессовестным образом. Согласись, ход нетривиальный, удар получился ощутимый.

– Да уж… – Петр вспомнил ощущение липкого ужаса при виде опутанного кровавыми сухожилиями позвонка и поежился. – А чем ты отравил Царя? И за что?

– В принципе это нельзя назвать отравлением, яд попал в организм парентерально[9]. Он лежал и дремал на солнышке. Подкрасться к нему и воткнуть в плечо шприц – дело несложное. Он, кстати, так и не понял, что его укололи. Когда с дыханием начались проблемы – пошел зачем-то к тебе. О рвоте я вообще ничего не знал… Жорке пришлось импровизировать по ходу дела. А свою порцию яда Царь получил за то, что не вовремя вышел ночью прогуляться. Мы как раз Хмельницкую в ящик упаковывали.

– Мы? Вас несколько было?

– Мы с Жоркой. Я упаковывал Лизку, подсыпал песок, а он подметал. Он строго выполнял все мои указания, лучше, чем Элла, кстати. Курить его заставил я, и за борт его, можно сказать, я вытолкнул. Знал, что ты следом нырнешь.

– И ты без труда заберешь все из моих карманов.

– Совсем не обязательно. Ты мог броситься и в одежде. Я знал, что ты зацепишься и за курево, и за прыжок, и за бумажку, которая была у тебя в кармане. Да, Жорка видел… Но видел все, как и Элла. От и до! Короче, упаковываю я Лизку, и вдруг раздается скрипучий голос Царя: «А что это вы тут делаете, ребята?» Я уж подумал: все, считай, прогорели… Это был сюрприз, которого не ждешь. Но Царь сам предложил сделку, видно, ему часики мои понравились. Пообещал молчать как рыба. Надо признать, покойницу ему было ничуть не жаль. И ушел с часами. И молчал, кстати…

– Не совсем. Если бы не его намек на песок, уходящий сквозь пальцы, я бы до ящика с песком не додумался. Итак, когда ты его грохнул, – попытался продолжить рассказ однокурсника Петр, – часов у него не оказалось. Ни в каюте, ни при нем.

– Вот именно. Я предположил, что часы у Михася. Его я нашел в бильярдной и понял, что опоздал, часы красовались уже на руке конферансье. Скрывать свое удачное приобретение он, естественно, не планировал.

Петр покачался какое-то время на стуле, размышляя, стоит ли задавать следующий вопрос. Потом все же решился:

– Скажи, как ты смог убить женщину? Ведь ты в них души не чаешь!

Ответ Сержа озадачил Петра:

– Это не относится к докторам-женщинам. Доктора для меня не женщины. Как я говорю своим пациенткам, что я для них не мужчина, а доктор, если они чересчур стесняются… Так и женщины-доктора для меня не женщины. Сколько я уже работаю, ни одна женщина-доктор ко мне на прием не пришла. Все ходят к коллегам-женщинам, черт их подери! Не могут они ко мне, видите ли, прийти. Им потом со мной работать! Поэтому я с чистой совестью вырезал тот самый позвонок у Лизаветы.

– Ты сперва ее убил…

– Ты кое-что путаешь, – спокойно, словно речь шла о заготовке мяса для шашлыка, заметил Серж, – я сначала вырезал позвонок у нее, то есть я резал по живому! А потом закопал в песок… еще трепыхавшуюся. Просто рот и нос у нее были надежно заткнуты, она могла только судорожно всхрапывать.

Петр не удержался и, размахнувшись, врезал Сержу в скулу. Тот кувыркнулся на пол. Петр ударил несколько раз по затылку, потом перевернул и еще несколько раз врезал по челюсти. Серж не уворачивался – только пару раз сплюнул кровь с выбитым зубом.

Спустя пару минут, когда ярость прошла, Петр посадил Гамаюна снова на диван. Нашел на полу выпавший изо рта окурок, дал докурить.

– Если хочешь знать, – со злостью процедил Гамаюн, – раскаяния я не испытываю. Она шла ночью после тебя вся такая… почти светилась. Я ее вырубил ребром ладони по сонной, подхватил, поволок в мужской туалет. Там уже парочка зомби на стреме ждала – Жора с Эллой. Рот заклеили скотчем, нос замотали… Элла мне дала нож…

– А кто дал нож Элле? Уж не сам ли Рябухин?

– Правильно, именно Рябухин. А потом ходил искал его все оставшееся время. А Элла передала нож мне. Я сделал свое дело, отдал ей нож обратно.

– Чья кровь была на ноже до убийства Лизаветы?

Гинеколог искоса посмотрел на Петра, злорадно усмехнулся:

– Надо же, и это ты засек… Кровь Рябухина. У него с гипнозом получились осложнения, как разблокировать его, я не знал. Пришлось врезать пару раз, чтобы понятливым стал. А у него кровь из носа как хлынет… Я подумал, зачем зря крови пропадать. Он ее, кстати, и затирал потом возле туалета.