Разговор с Урбаном IX должен был состояться через двадцать минут, и он решил дойти до часовни пешком. Прогулка позволит ему немного расслабиться. Стража следовала за ним по пятам.

В сущности, он заставлял себя выносить этих раздутых от гордыни сеньоров только ради блага НХИ. Без них не было бы войск, без войск – христианской армии, а без нее – империи. Но сегодня этим мыслям не удалось побороть ни чувство гнева, ни отвращение к самому себе, которое внушала ему безвыходная ситуация: он вынужден терпеть открытые провокации, не обладая реальной властью отбить у их зачинщиков всякое желание повторить нечто подобное еще раз.

Сборище идиотов!

В такие моменты он неустанно твердил себе, что если бы эти сеньоры оказались перед лицом самого Урбана, то малейшего движения его бровей было бы достаточно, чтобы они немедленно заткнули свой рот, впали в нутряной ужас и не смогли бы сдержать дрожь в руках. Даже стыдясь себе в этом признаться, Петр Пустынник бесился оттого, что не имеет такой власти, и пребывал в уверенности, что другие члены Совета отдают себе отчет в этой его неудовлетворенности.

Разумеется, он глубоко сокрушался из-за собственной суетности и проводил долгие часы в покаянии, распростершись ничком на полу своей каюты с раскинутыми крестом руками перед статуей Святой Девы. Однако, борясь с этими постыдными чувствами, он напрасно пытался очиститься от угрызений совести: единственным его желанием оставалось одно – чтобы эти могущественные мужи боялись его и восхищались им так же, как простонародье. Петр Пустынник был способен до истерии разжечь энтузиазм тысячных толп мужчин и женщин, но эти сеньоры считали делом чести изображать полное безразличие.

Однако в последнее время главным предметом его беспокойства стало безответственное поведение Роберта де Монтгомери: тот начал проявлять досадную склонность к весьма неудачным инициативам или же терять самообладание на публике. Его глупое нападение на Годфруа во время заседания Совета вынудило фламандского военачальника жестко отразить удар, осложнив тем самым весь ход дальнейшего обсуждения.

Я должен во что бы то ни стало его образумить. Придется сурово с ним поговорить и напомнить, кто является верховной властью на борту.

Он дошел до папской часовни, расположенной недалеко от входа в запретную зону, проникать в которую имели право только высшие сановники крестового похода. Техник поднялся при его появлении:

– Мое почтение, сеньор претор. Будьте любезны подождать несколько минут, пока мы настроим частоту.

– Хорошо, но не теряйте времени. Было бы недопустимо заставить ждать его святейшество.

– Разумеется, сеньор претор.

Петр устроился в кресле, и его мысли вернулись к Роберту де Монтгомери.

Когда несколько лет назад ему представили герцога, он быстро понял, какую выгоду сможет извлечь из тесного сотрудничества с ним. Они были сильны своей взаимодополняемостью. Роберт, сеньор, о котором ходила дурная слава и которого не любили, тем не менее оставался могущественной и влиятельной фигурой, в то время как Петр был священником-идеалистом, без свиты и приближенных и без материальных средств. Но у него имелся главный источник силы, которого недоставало Роберту де Монтгомери: популярность. В противоположность герцогу Петр умел пробуждать в людях любовь к себе. Вызывать воодушевление было его второй натурой, возбуждать восхищение стало почти искусством.

Горячее стремление каждого из них заполучить важный пост в командовании военной кампанией заставило их действовать сообща, как того требовали взаимные интересы. Однако теперь, когда Петр Пустынник встал во главе крестового похода, его начала тяготить столь непредсказуемая и эгоцентричная личность, как Роберт. Он бы дорого заплатил, чтобы избавиться от такого союзника, прекрасно понимая при этом, что не сможет обойтись ни без него, ни без его сети влияния.

Однако на данный момент проблемой, весьма далекой от любых политических соображений, но и наиболее важной, оставалась женщина, найденная мертвой в прачечных. Слухи об этом деле грозили нарушить общественный порядок и усугубить разногласия между ультра и умеренными. Он не знал, как положить конец дурацкой войне кланов, и страдал при мысли, что может принять неверное решение.

Это и стало причиной, по которой, едва узнав утром неприятную новость, он попросил Урбана IX об аудиенции. Петр надеялся, что беседа со святейшим отцом все расставит по своим местам.

– Часовня готова, отец мой.

– Спасибо, сын мой.

В действительности само место – простая кабина тахион-связи с серыми стенами – вряд ли заслуживало названия часовни. И тем не менее она была частной тахион-кабиной, а главное – прямой линией со Святым престолом в Риме. Здесь духовный лидер крестового похода и Урбан IX обсуждали вопросы, имеющие решающее значение для хода кампании. Поэтому назвать ее просто «кабиной тахион-связи» означало бы принизить ее роль. «Папская часовня „Святого Михаила“» звучало куда внушительней.

Обстановка была самой незатейливой. Всего несколько свечей, большой позолоченный крест с отходящими от него мириадами стилизованных солнечных лучей и икона, изображавшая снятие Иисуса с креста, напоминали, что Петр иногда уединялся здесь, чтобы помолиться вдали от суеты собора.

На полу в центре алтаря, резко контрастируя с религиозной символикой, выделялся продукт высоких технологий: состоящий из десятков холодных серых чешуек и обозначающий зону проецирования объемного изображения круг полутора метров в диаметре. В этом пространстве во время секретных переговоров с Петром и появлялся папа.

Другой круг располагался в нескольких метрах от первого, это был передатчик. Петр встал в нем на колени, и под стеклом тотчас заискрились многоцветные точки, сигнализируя, что установка в активном состоянии. Значит, с этого момента объемное изображение Петра стало видимым на приемном устройстве в кабинете Урбана в Ватикане. В знак смирения он опустил голову, не зная, видит ли уже его Урбан и заставляет ждать, или же его еще нет в кабинете.

В отличие от распространенной в свое время официальной версии, первая встреча Петра Пустынника с папой состоялась не в результате его паломничества в Ватикан. За два года до крестового похода, когда в своем лагере на Босфоре он ждал разрешения пересечь пролив, Петр испытал потрясение, увидев, как однажды ночью в его палатку вваливается швейцарская стража[54]. Его препроводили в IT-джет-невидимку – вполне вежливо, но не спрашивая согласия – и доставили прямиком к самому Урбану IX.

На протяжении всего полета он опасался, что окажется в застенке за то, что с целью добиться от папы разрешения на пересечение Босфора развязал в средствах массовой информации целую кампанию. Страхи оказались напрасными.

Напротив, Урбан принял его с распростертыми объятиями, извинившись за форму приглашения. Он долго объяснял, что давно ищет человека вроде Петра, дабы тот возглавил крестовый поход, человека, способного вызвать любовь толпы, и носителя истинной веры. Урбан не видел на этом посту Адемара Монтейльского. Много жира, и мало веры – так он сказал.