К счастью для меня, одна такая мысль у меня мелькнула.

– Я скучал по тебе, – сказал я. Мне хотелось сказать еще что-нибудь в том же роде, хотелось найти более приятные слова, но, по крайней мере, я сказал ей это.

Ее взгляд оставался прикованным к моим губам, пока она обдумывала весомость моего заявления. Потом ее губы медленно разошлись и скривились в улыбке, и я почувствовал то, что всегда чувствовал в ее присутствии.

Надежду.

Может быть, у меня еще теплилась надежда стать более приличным человеком, чем я был раньше. Может быть, я еще не достиг дна той пропасти, в которой уже невозможно заполучить любовь женщины, завоевать ее сердце и начать нормальную жизнь.

Она откусила кусочек пирожного и изобразила сценку, будто слизывает с верхней губы крупинки сахара. Потом хитренько мне улыбнулась и спросила:

– Я тебе и в самом деле нравлюсь, не так ли?

Я рассмеялся и заметил:

– Не стоит быть такой нахальной.

– Ну, нахальной я вполне могу быть, – ответила Кэтлин. – Судя по тому, как твой язык свешивается у тебя изо рта и с него капает слюна, я могу быть такой нахальной, какой только захочу!

– Хорошенькое заявление, – сказал я, высовывая язык наружу, чтобы он свешивался изо рта.

– Хорошенькое что? – спросила Кэтлин, смеясь.

– Будешь продолжать такие речи, никогда не затащишь меня в постель.

– Ну да, еще как затащу! – заявила она.

«Арабелла» – единственный стоящий ресторан в отеле «Плаза Афина». Он также здорово показушный, судя по тому, как оделась Кэтлин.

– Однако, – заявила она, чуть приподняв одну бровь, – здешний бар «Сена», по уверениям «Нью-Йорк пост», считается «Самым Лучшим Местом Для Начала Романтических Отношений».

– Тогда мы с тобой в нужном месте, – сказал я.

Мы прошли через вестибюль и вошли в бар «Сена» Я показал ей на свободный диванчик, обитый тканью, напоминающей шкуру какого-то животного, по ту сторону покрытого кожей пола, и спросил:

– Хочешь свернуться клубочком и пообниматься вон в том уединенном алькове?

– Притормози, Ромео. Сперва закажи мне сэндвич.

– Как ты можешь в такой момент думать о еде?! – с негодованием спросил я.

Она подмигнула мне.

– Мне надо набраться сил для дальнейшего, ты, голодная собака!

Мы уселись рядышком в жутко мягкие кресла с удивительно высокими подлокотниками. Перед нами стоял небольшой восьмиугольный кофейный столик.

– Может, заказать бутылочку? Для куражу, а? – предложил я.

– Здесь напитки не подают бутылками, глупый, – сказала она. – Это ж забегаловка высшего класса!

Я огляделся по сторонам.

– У них тут исключительно роскошный отель, исключительно роскошный бар, так что, возможно, и напитки подают исключительно в таком виде и количестве, в каком требуют посетители, – сказал я.

– Ну, вот, опять! – Кэтлин захихикала. – Вообще-то, они и впрямь подают напитки исключительно по требованию посетителей.

– Но только без этих идиотских словечек типа «венти» или «доппио», – сказал я.

– Если я скажу, чего хочу, обещаешь, что закажешь именно это?

– А это, что, нечто действительно претенциозное? – спросил я.

Кэтлин опять начала смеяться, все громче и громче, ее смех выплеснулся прямо в зал ресторана.

– Еще более надутое и раздутое, чем кофе в «Старбакс»?

Она тут же изобразила важничающую задиру и фыркнула:

– Да они там просто бездарные игроки из низшей лиги по сравнению с этой точкой. Только и умеют, что притворяться да выпендриваться.

Я улыбнулся.

– Окей. Давай, бей прямо в цель.

Подошла официантка, и мы заказали сэндвич с кресс-салатом для Кэтлин.

– А что пить будете? – спросила она.

– Мартини с гранатовым соком, – сказала Кэтлин.

Официантка улыбнулась и посмотрела на меня:

– А вы, сэр?

Я посмотрел на Кэтлин.

– Ну, говори же! – И она захихикала.

Я вздохнул и произнес:

– Возьму чего-нибудь чисто космополитического.

Кэтлин взорвалась хохотом.

Принесли напитки. Мне не хотелось испортить такой замечательный момент и это настроение, но было необходимо выяснить, что такое произошло, что заставило ей изменить свое мнение обо мне.

– Огастес, – сказала она.

– Что Огастес?

– Ты послал его охранять Эдди.

– Послал.

– Хотя мы тогда с тобой разбежались.

– Ну и что?

– А то, что это означает, что ты действительно беспокоишься об Эдди и хочешь, чтобы она была в безопасности. Эта мысль согревает мне сердце, Донован. И подтверждает, что у тебя добрый характер.

Я припомнил, как неделю назад испортил настроение Лорин и был после этого твердо настроен не делать и не говорить ничего такого, что могло бы обернуться против меня, то есть испортить то, что обещало мне эпическое завершение вечера. И решил держаться более осторожно, в пределах безопасных тем для разговора.

– Тебе представилась возможность провести некоторое время с Куинном? – спросил я.

– Ага, – ответила она. – Огастес чудесно общается с детьми – он такой нежный и добрый!

Я что-то не припомню, чтобы имя Огастес когда-нибудь хоть как-то соотносилось и сочеталось в одном предложении со словами нежный и добрый.

– И ты с ним говорила обо мне? – спросил я.

– Конечно! – ответила Кэтлин, сверкая глазами.

– И что?

– И я сказала ему, что у тебя много серьезных недостатков.

Я кивнул.

– И что он на это сказал?

Кэтлин не минутку стала серьезной и сделала паузу, чтобы придать своим словам больший вес.

– Он сказал, что ты – настоящий рыцарь. И что ты все время в походе, сражаешься со злом.

– И что-нибудь еще?

– Да. Что хорошо иметь такого друга.

– А он упомянул, что я к тому же обожаю кошечек и бабочек?

– Нет… слава Богу!

Час спустя мы поднялись ко мне в номер-люкс, и Кэтлин навалилась на меня со своими поцелуями, прежде чем я успел закрыть дверь. И наши руки пошли шарить друг по другу, торопясь опередить одна другую в стремлении заласкать как можно больше поверхности кожи за самый короткий промежуток времени. Я прижал ее к стене и прижался к ней всем телом, обнимая ее, и наши губы заработали в усиленном режиме, стараясь не отстать от понесшейся вскачь страсти.