— Папа! У нас в комнате какая-то зверюга! — Лазарь приставил к голове два пальца и пошевелил ими, показывая, как шевелит усами зверюга.

— Это загадка? Наверно, бык. Или таракан.

— Та-ра-кан? Такой огромный?!

— Да-да. Антильский таракан. Но они не кусаются. А ты посиди спокойно, если можешь. От тебя жаром пышет.

Спаситель говорил с мягким креольским акцентом. Это был совсем другой, антильский папа. Лазарь принялся за тартинку с конфитюром, с любопытством оглядываясь вокруг. Они сидели в маленьком садике с живой изгородью из полыхающего красными цветами гибискуса; через весь двор тянулась веревка с бельем.

— Мы с тобой тут одни?

— Гм-м-м.

Именно. Ничего другого Спаситель и не хотел на первое время. Земля, небо и мерцающее вдалеке море.

— Когда будешь готов, поедем с тобой на кладбище.

Спаситель пообещал Лазарю, что сразу же по приезде они пойдут на могилу Изабель. И вот, держась за руки, они вошли через главный вход на морское кладбище городка Сент-Анн. Белоснежные надгробия ослепительно блестели под ярким солнцем. Спаситель с сыном подошли к одному из них.

Вазы не было, и они просто положили на камень букет тропических цветов: три арума с алыми языками и нежную розу. Сияющее антильское море рядом с кладбищем слепило глаза, Спаситель прикрыл их. Нет, слез у него не было. Плакать он не мог.

Лазарь тоже закрыл глаза. Он попробовал посчитать в уме.

— От двух тысяч десяти отнять тысячу девятьсот семьдесят девять получится двадцать один, да, папа?

— Тридцать один.

— Значит, она была уже старая или еще не очень?

— Совсем не старая.

— А тебе сколько лет?

— Ты же знаешь, мне тридцать девять.

«Тридцать девять, почти что сорок, но можно еще жить долго», — успокоил себя Лазарь.

— Я бы хотел помолиться, папа, но не знаю как.

— Думай, что мама рядом, и говори с ней.

— Ага… Ну-у… Я не очень помню тебя, мама, но я видел твою фотографию, ты красивая. Говорят, у меня твои глаза. Я помню, как ты бегала резиновым жирафиком по столу, а я смеялся.

Сент-Ив вздрогнул. Сын сам помнил то, о чем он ему никогда не рассказывал.

— Я не плакал, когда ты умерла, не потому что тебя не люблю, а потому что я тоже мужественный, как папа.

— Аминь, — произнес Спаситель и невольно вспомнил Эллу.

Он провел ладонью по глазам, ладонь стала влажной.

— Хочешь, навестим няню, которая тебя растила?

— Она здесь живет?

Миранда жила в Сент-Анне в домике с удобствами. Он был лучше рыбацкой хижины, которая досталась ей от отца по наследству и которую она время от времени сдавала непритязательным отдыхающим.

— Ток-ток-ток, — объявил о своем приходе Спаситель, стоя у застекленной двери.

— Доктор Спаситель! Приехал! — послышался воркующий смехом голос. — А вы еще выше, чем мне запомнилось. И малыш Лазарь! Господи! Как изменился. Да ты стал мужчиной, Лазарь! Поцеловать-то тебя можно? Когда-то я тебя нянчила, и ты меня называл Да. Помнишь?

— Помню, — соврал Лазарь.

Отец с сыном вошли в большую комнату. На полу на ковре из кокосового волокна три малыша в памперсах отнимали друг у друга машинки и пластмассовые грабельки.

— Как всегда, в нянях? — улыбнулся Сент-Ив.

— Конечно, но креольчик — мой, зовут Грегори.

Спаситель не стал спрашивать об отце ребенка. Как множество других мартиниканских женщин, Миранда, скорее всего, жила без мужа.

— Не испугался мытья холодной водой? — улыбнулась Миранда, словно сама в шутку устроила Лазарю холодный душ.

— Душ нормальный. Мне зверюги не понравились.

— Зверюги? — удивилась Миранда.

— Наши тараканы, — пояснил Спаситель.

Миранда расхохоталась и захлопала в ладоши, слегка напугав малышню на ковре. За веселый нрав Сент-Ив и выбрал ее своему сыну в няни.

Миранда собиралась кормить малышей, и гости распрощались, пообещав еще навестить ее. Лазарь в доме Миранды почти все время молчал, но, насколько ему позволяло хорошее воспитание, все осмотрел и потрогал.

Когда они уселись в машину, Лазарь сказал:

— Папа, я плохо себя повел.

— Что-что?

От удивления Сент-Ив, включавший зажигание, замер. Лазарь что-то достал из-под майки.

— Я его узнал, он мой.

И показал отцу игрушку для самых маленьких малышей — резинового жирафика Софи.

— Ты… взял без спроса?

— Он же мой! — со слезами на глазах настаивал Лазарь. — Мне его мама подарила.

Вряд ли это было так, но уж кто-кто, а дипломированный психолог знал: каждый сочиняет свои воспоминания.

— Напиши Миранде открытку с извинениями.

Открытку Лазарь выбрал сам. А дома сел за стол на террасе и, болтая ногами, написал:

* * *

Четыре дня, всего-навсего четыре свободных дня смог выкроить для себя Сент-Ив и за это время хотел показать сыну Мартинику, да так, чтобы тот полюбил остров. Со вторника задул пассат, умеряя жару свежим душистым дыханием.

— Что сегодня будем делать? — спросил Лазарь Спасителя, вскочив с первым лучом солнца.

В этот день Спаситель проехался с сыном по рыбацким деревушкам — они, словно бусинки, белели в бухтах побережья: в бухте Кафар, в бухте Арле. Потом они полюбовались скалой — еще одной бусинкой, убежавшей подальше от берега в море, которая носила название Алмазный пик. А потом Сент-Ив повел сына на рынок. Как остро там пахло перцем и душистым ажгоном! Какие лежали горы сладкого батата и мексиканских огурцов! Одна торговка, повесив себе на шею плетеный лоток, звонила в колокольчик и кричала: «Фисташки! Жареные фисташки». Другая предлагала покупателям кровяные колбаски, доставая их из котелка. «Рыба! Рыба!» — кричала третья. Сквозь ограду закрытого рынка на улицу проникал запах пряностей: пахло карри, корицей, мускатным орехом, гвоздикой, пиментой.

Спаситель и сын сели обедать под пальмой, любуясь лазоревым морем, белыми бабочками, прозрачными стрекозами. На обед они ели креветки с помидорами. Спаситель сказал, что совершенно счастлив, и сравнил себя с Робинзоном Крузо.

— Это твой знакомый, да? — поинтересовался Лазарь.