— Ермак, зачем ты это делаешь? — бледный как полотно Дан, смотрел, как я отрезаю у очередного трупа хунхуза правое ухо и закидываю его в мешок. Хорошо, что он не видел, как я в шалаше отрезал голову предводителю бандитов и упаковал её в этот же мешок, погрузив в кедровое масло, которого много нашлось на кухне. «Дичаю… — думал я про себя при той процедуре. — Бошку главарю отрезал как цыплёнку, никаких особых переживаний. Хотя такая практика совсем недавно присутствовала в боевых действиях на Кавказе».

— Для отчётности, Дан, — ответил я, закинув последний трофей в мешок. — Вряд ли нам поверят, что мы двадцать шесть хунхузов убили и при этом никто из нас даже не был ранен. Трофеи мы собрали, конечно, знатные, но доказательства нужны.

— Какие то они зверские доказательства, — высказался, подошедший Тур, судорожно дёрнув кадыком.

— Мне дед рассказывал, — завязывая мешок, ответил я, — что во время войны с черкесами на Кавказе, которая закончилась всего-то тридцать лет назад, была такая негласная традиция «с черкесами по черкески». Черкесы любили свои врагам головы отрубать, а потом хранить их как знаки своей доблести. Глядя на них кубанские казаки и солдаты-линейцы, убив горца, отрезал тому правое ухо или большой палец правой руки, на котором обычно черкесы носили кольцо — золотое, серебряное, медное или железное, чтобы взводить тугие курки своих кремнёвых ружей. А если же удавалось убить влиятельного горца — главу отряда или князя противника, то отрубали и голову на показ, как трофей.

— Не может быть, — не поверил Дан.

— Деду об этом кубанцы рассказывали, с которыми они вместе воевали во время Венгерского похода. — Продолжил я. — Правда или нет, но с их слов сам барон Засс, командующий Кубанской линией поддерживал черкесский обычай отрубать у мертвых неприятелей головы. А на нарочно насыпанном кургане у Прочного Окопа, где штаб линии располагался, постоянно на пиках торчали черкесские головы, и бороды их развевались по ветру.

— Что то слабо верится в эти ужасы, — поддержал Дана Тур.

— С волками жить, по волчьи выть. Правда, не правда! Я вам сколько уже говорю, что война это грязь и вонь. Мне, думаете приятно уши, да бошки резать? Да я чуть не переблевался!

— Ладно, Ермак, остынь. Надо, значит надо. Ты командир, тебе решать, — Тур примирительно поднял ладони перед собой вверх.

Покончив с трофеями, собрали всех коняшек и двинули в обратный путь, подбирая «зверские» трофеи. На переправе, где устроили засаду, остановились только затем, чтобы пополнить мешок ушами хунхузов и обрушить на их трупы песчаный откос берега, под которым их сложили. Чем меньше следов, тем лучше.

Через три часа соединились с остальным отрядом на переправе через реку Ольгакан. Отправил Ромку наблюдать за тропой, откуда прибыли, быстро соорудили волокуши типа индейских «травуа». Два срубленных небольших дерева с обрубленными ветками прикреплены к седлу и связаны между собой перед высокой передней лукой монгольского седла. Сзади на шесты, также перевязанные между собой, на подложку из веток сложили завёрнутые в плащ палатки трупы офицеров, казаков и женщины с ребёнком.

«Мда… — думал я. — Шесть волокуш, двенадцать вьючных. Караван уже в двадцать девять лошадок получается. В колонну по одному больше ста пятидесяти метров. А эти проглоты, ещё по заводной лошади требуют. Всё, принимаю волевое, командирское решение».

— Тур, Шило, Шах, ко мне! — буквально прорычал я.

Вызванные мною командиры троек подбежали ко мне, удивлённо переглядываясь между собой. Такого командирского рыка, они от меня ещё ни разу не слышали.

— Браты, слушай приказ, — начал я уже нормальным голосом. — Тур, Дана в распоряжение Шаха. Сам вместе с Лешим в головной дозор. Выходите немедленно. Находится в зоне видимости основной группы.

Получивший приказ, Тур продолжал стоять передо мной.

— Кому ждём? Тур, приказа не слышал? Вперёд!

Тур, развернувшись, побежал к своему коню, на ходу раздавая распоряжения Лешему и Дану.

— Шило, ты со своими берёшь по две волокуши заводными и выдвигаетесь за головным дозором. Дистанция не дальше пятидесяти-ста шагов. Держите Тура и Лешего перед глазами. Вперёд!

— Ермак, у меня Сыч захотел своего амурца на монгола поменять. Какой-то жеребчик, из тех, что вы пригнали, ему понравился. — Подшивалов вопрошающе уставился на меня.

— Коля, сопливых во-время целуют. Не успел, значит опоздал. Перед станицей из вьючных выберет, либо дождется, когда остатки трофеев да наших жеребчиков-стариков в станицу пригонят. Отец Женьке не откажет, отожмёт у казаков понравившегося монгола. А сейчас времени нет. Всё, разговоры закончили. Быстрее, быстрее! Вперёд! — я в нетерпении подтолкнул Шило, заставляя его быстрее поворачиваться.

— Шах, ты со своими и Дан берёте по три вьюченных и выдвигаетесь за шиловской тройкой. Где вести в поводу, где цугом, определитесь сами не маленькие. Всё, ясно?

— Ясно, Ермак. Сейчас выдвинемся. А что с остальными лошадьми? — Григорий как всегда был основательным и неторопливым.

— Остальных мы с Ромкой загоним в овраг. Где-то через две версты по тропе в сторону станицы будет глубокий овраг с родником и ручьём, мы его ещё на кроки тропы из-за этого нанесли. Вот туда оставшихся коней и загоним. По боковинам оврага они подняться не смогут, а выходы с двух сторон верёвками перекроем. Вода там есть, травы немного осталось. Три, максимум четыре дня переживут. Только бы хищники не напали.

— Хорошее решение. Вы только сёдла, на ком остались, снимите, да мундштуки выньте.

— Шах, кто два года косяки Савина пас. Не учи отца и баста!

Рассмеявшийся Шохирев, хлопнул меня по плечу и побежал к своей тройке, где его ждал ещё и Дан.

Пока я разговаривал с Шахом, Тур и Леший уже скрылись в лесу, двигаясь по тропе в сторону станицы. Шило, Сыч и Сава разбирали коней с волокушами, готовясь выступить в путь.

«Молодцы! — подумал я. — Быстро выдвигаются. Главное дать волшебный пендаль, а то еще бы целый час собирались, пока коней бы выбирали. Хорошо хоть между собой не переругались из-за добычи».

За остаток дня прошли по тропе вдоль речек Дактунак и Улаган, добрались до речки Тыгды и, форсировав её вброд, встали лагерем на ночь. Высокий берег Тыгды и её ширина с глубиной брода, позволила бы отбиться от преследователей, если таковые догнали бы нас в этом месте.

Ночь прошла спокойно и с утра, когда только забрезжило, наш караван двинулся скорым маршем дальше. Оставалось каких-то тридцать вёрст до станицы, при этом почти пятнадцать из них по удобному берегу реки Источная, от которой до станицы пара вёрст оставалось. Уже к вечеру в первых сумерках вышли к озеру Большое. Вдали виднелись дома станицы.

«Хреново, — думал я, покачиваясь в седле в такт шагам Чалого. — И надо же было в трех верстах от станицы встретиться на тропе с отцом Лешего, который отправился на охоту. Теперь он с отрядом возвращается в станицу, а мы, точнее я, не успели спрятать некоторые трофеи. Ладно, с учётом суматохи, которая возникнет при нашем возвращении, заныкаю золото и патроны на дворе у Селевёрстовых, потом перетащу к себе».