— Ещё немного, малыш. Пожалуйста, не отказывай мне сейчас.

Его слова — вербальный нейрализатор. Яркая вспышка в голове, и я уже не помню, о чём договорилась сама с собой всего пару минут назад.

Хочется, чтобы это не кончалось — его прикосновения, его дыхание на моей коже, сила, прижимающая меня к крепкому мужскому телу. Я не только слышу возбуждение Марка, я ощущаю его физически: твёрдый бугор упирается мне в крестец.

Он высокий и сильный. Он заключает меня в кольцо своих рук, нависает, оборачивая в себя. Я чувствую себя словно куколка в коконе, и пресловутые бабочки, разлетающиеся по телу с середины живота, как продолжение энтомологической тематики.

Откуда только в памяти всплывает это слово — энтомология?

Мои глаза закрываются, голова откидывается на грудь Марка, а руки сами взлетают вверх, к его руке, что обвивается вокруг моей груди. И только хватаясь за неё, я могу удержать вертикальное положение, потому что то, что совсем недавно было моими ногами, превратилось в вату.

Его поцелуи обугливают мою кожу подобно азотной кислоте. Только действие её обратное: мне становится холодно не в момент прикосновения, а когда они меня покидают. Я наклоняю голову, предоставляя больший доступ к обнажённым участкам шеи, и Марк оглаживает её изгиб ладонью.

— У меня крышу сносит от тебя, девочка. Ничего не могу с собой поделать.

— О, господи! — я почти вгоняю ногти в шелковистую ткань его рубашки. — Т-ты… ты не должен так говорить. Не надо.

— Надо, малыш. Ты же видишь, что делаешь со мной.

— Я… я н-не понимаю.

— Знаю, что не понимаешь. Сам мало что понимаю. Но я хочу тебя, Эмми. Только тебя.

— Ма-аарк! — его имя, сорвавшееся с моих губ, заканчивается всхлипом.

— Не бойся. Я держу себя в руках.

Не думаю, что я вообще способна произнести хоть какой-то звук после этих слов — что уж говорить о том, чтобы связно мыслить. Изнутри меня щекочет тысяча маленьких усиков, и чем ниже, тем их скопление всё больше. Это простительно — это всего лишь физиология. Но что-то подсказывает, что дело вовсе не в ней, а в том, кто стоит за моей спиной.

— Я не боюсь. Я просто тебе не верю.

Он ни на мгновение не останавливается, хотя мои слова должны были как минимум обидеть.

— Знаю. Поэтому не сделаю ничего, о чём не попросишь сама.

Я не в состоянии сейчас осознать эти слова, потому что они нечто большее, чем я могу вынести. Чтобы снова не заплакать, я прикусываю губу и сосредотачиваюсь на том, что происходит внутри меня.

Давно забытое чувство принадлежности пробивается сквозь эмоциональный холод, тяжёлым замком сковавшим мои внутренности. Во мне просыпается потребность удержаться рядом с тем, кто доказывает мою значимость. Я — нужна, пусть даже всего на несколько минут, и эти минуты — всё, что у меня есть.

Но я нужна. Я не безразлична. Я — это то, что необходимо прямо сейчас. А я уже давно не чувствовала себя необходимой.

Ладонь Марка ложиться на мою щёку и заставляет повернуть голову. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с темнейшими омутами, затапливающими меня нестерпимым желанием. Марк продолжает смотреть мне в глаза, пока разворачивает к себе лицом и обнимает теперь уже обеими руками. Ладони ложатся на мои лопатки, он делает шаг вперёд, раздвигая мои ноги, и прижимается пахом прямо к тому месту, где я больше всего хочу его чувствовать.

А потом он меня целует: требовательно, жадно, долго. Так, что в какой-то момент я ловлю себя за тем, что трусь о него в желании заглушить терзающий меня там зуд. Нестерпимый, невозможный. Я хныкаю, я стону, я почти умираю, лихорадочно цепляясь за всё, что попадается под руку: рубашку, руки, плечи, пояс брюк. Марк это замечает и усиливает натиск, буквально вдавливая меня в себя. Полы халата расходятся, и моя обнажённая кожа сталкивается с его ладонью, которая ложится на низ живота и собственническим жестом спускается ниже. Всего одно движение сильных пальцев, и рой бабочек вырывается из меня вместе с заглушённым поцелуем криком.

Марк держит меня до тех пор, пока последняя судорога не покидает моё тело. Но даже после этого, как я обессилено падаю ему на грудь, он продолжает поддерживать меня ровно до того момента, как ноги окончательно меня подводят, и я начинаю по нему сползать.

— Держись, малыш.

Он подхватывает меня на руки и относит в ту комнату с большими окнами, где меня и нашёл. Её темнота желанна, потому что я отчётливо понимаю, что Марк видел все грани моего состояния — от первой волны возбуждения до разрушительного цунами, не оставившего мне ни малейшего чувства, ни единой эмоции. Он — далёкий и близкий, желанный и незнакомый — теперь становится единственным, потому что я стремительно и неудержимо влюбляюсь в его надёжность.

Он садится вместе со мной на диван и баюкает в руках, как младенца. Гладит по голове, пропускает волосы сквозь пальцы, очерчивает скулы, проводит кончиками пальцев по губам прежде, чем коснуться их поцелуем. Его губы не только на моих губах — каждой чёрточке моего лица достаётся их внимание — от виска до кончика носа, от щёк до ямочки на подбородке. Эти лёгкие поцелуи усыпляют меня, и вот уже нет возможности сопротивляться желанию закрыть веки и качаться на тёплых волнах его рук.

Его тихий голос — это последнее, что я слышу засыпая.

— Хочу, чтобы ты знала: я влюбляюсь в тебя, Эмми.

Soundtrack I See the Light by Helena Blackman

Лишь сейчас я вижу свет,

Словно ночь вдруг отступила.

Лишь сейчас я вижу свет,

Купол неба голубой.

Он подскажет мне ответ,

Сердце вдруг стрела пронзила.

Все вокруг вмиг переменилось,

Я теперь с тобой.

Первый раз я просыпаюсь около шести утра. Мой взгляд упирается в белокурую головку Лекса, и я на автомате тяну к нему руку, чтобы проверить температуру.

Слава богу, не горячий.

А затем на меня обрушиваются воспоминания вчерашнего вечера, и я почти глохну от того, как громко в ушах начинает шуметь кровь.

О, мой бог!

Я настолько не в состоянии справиться с эмоциями, что меня бьёт дрожь.

О, мой бог! Марк! Ма-арк! Это было какое-то наваждение. Невозможно прекрасное и неправильное. Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Будто всё это время находилась в тени, и вот, благодаря этому мужчине, впервые вышла на свет.

«Я влюбляюсь в тебя, Эмми».

Он действительно это сказал, или мне приснилось?

По минутам начинаю отматывать время назад и понимаю, что ничего не приснилось. Даже если эти слова не были произнесены Марком вслух, именно об этом говорили его взгляды, сбитое дыхание и прикосновения.