— Я сам толком не знаю, — увильнул от ответа Даня. — Вот вы приедете, она вам сама все расскажет. Да, и еще… Никому не открывайте, кроме меня. К телефону не подходите… на всякий случай. Я буду на связи все это время. Не кладите трубку. В смысле, не разъединяйте. Спокойно собирайте вещи, а захотите поговорить, я буду на связи. Юле надо что-то теплое, она выбежала без пальто, без сапог… Хорошо, я жду. То есть еду.

До Юлиного дома у метро «Беляево» он тоже добрался без приключений. Элла встретила его одетая, с собранной дорожной сумкой. Ее красивая «карамельная» кожа посерела от страха. Даня снес сумку вниз, закинул в багажник, помог Элле сесть в машину.

— Ну, теперь ты мне скажешь, что произошло? — умоляюще обратилась она к нему.

— Честное слово, не знаю. Хотелось бы надеяться, что ничего. Судя по тому, что вами еще никто не заинтересовался…

— А кто должен мной интересоваться?

— Да не знаю я! Пусть она сама все расскажет. Над ней сейчас бабушка колдует, а у моей бабушки ручки золотые, голова — тем более. Хорошо, что пробок нет. Вам что-то говорит слово «салям»?

— Салям? О боже, это Юлина подруга, ее убили…

— Похоже, Юля сегодня повстречалась с тем, кто убил Салям. Это все, что я понял. Нет, сама она жива, с ней все в порядке…

С ней было далеко не все в порядке, когда они приехали, а увидев мать, она разревелась по-настоящему. Но Софья Михайловна сумела успокоить обеих. Юля потребовала, чтобы мама села рядом с ней, а Даня — с другой стороны, и начала наконец рассказывать:

— Я отработала последний номер, прошла в раздевалку, оделась… Вдруг входит охранник и говорит, что меня вызывают в дирекцию. Я еще удивилась… Надо было не ходить, а я, дура, пошла. Ничего не заподозрила. Вхожу, директор наш, Егиазаров, суетится. Голосок сдобный, глазки масленые… «Юленька, один наш гость хочет с вами познакомиться…» А я смотрю, в кабинете полно народу, но полутемно, я не разобрала. Я же плохо вижу. Говорю: «У нас контракт, я работаю только на сцене». А он мне: «В виде исключения…» Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и тут у меня за спиной два таких здоровых лося… Хватают. Я от них ушла, они столкнулись, как шкафы, мешают друг другу, но дверь загородили, деться мне некуда, только вперед. И тут налетаю прямо на этого… Морда жуткая… Это он увез Салям, я его сразу узнала. Тогда еще подумала: «Глупая говядина». И тут он меня хватает своими лапами… Я ему двинула по яйцам… Извини, мам… Несильно, просто, чтоб отстал. И оттолкнула. А он согнулся, видно, я его застала в неустойчивом положении… В общем, он опрокинулся навзничь, ударился обо что-то… Не знаю, обо что, я не видела. Егиазаров что-то верещит не своим голосом, эти лоси кинулись к нему, к хозяину своему… А я… путь свободен, я раз — и в дверь. Но я видела, как у него глаза… остекленели.

— Ну, это еще ничего не значит, — задумчиво протянула Данина бабушка.

— Нет, ба, не скажи. Давай исходить из худшего, — предложил Даня. — Все равно это была чистая самооборона. Я думаю, это тот случай, когда надо звонить Вашкевичу. И звонить надо прямо сейчас.

— В шестом часу утра? — усомнилась Софья Михайловна.

— А ты вспомни, сколько раз дед вскакивал как на пожар? О тебе я уж и не говорю. Эх, деда сейчас не хватает! — воскликнул Даня.

— Кто такой Вашкевич? — глухо спросила Элла.

— Я знаю, — неожиданно отозвалась Юля. — Я когда Нине адвоката искала, мне порекомендовали Вашкевича. Но его не допустили к процессу. Сказали, что у нее уже есть адвокат.

— Вашкевич — лучший дедушкин ученик, — объяснил Даня. — Ба, где у тебя записная книжка? Я звоню.

Вашкевич не удивился, что ему позвонили так рано, и сразу приехал. Это был высокий и совсем еще не старый, но рано поседевший мужчина с энергичными жестами и таким же энергичным громким голосом.

— Меня зовут Марк Иосифович. Прежде всего мы с вами должны подписать договор, — сказал он, вынимая бланк договора из портфеля. — Теперь все, что вы мне скажете, будет считаться адвокатской тайной.

— Но я уже все рассказала. — Глуховатый сломанный голос Юламей звучал измученно.

Вашкевич оглядел присутствующих.

— Софья Михайловна — врач-психиатр. На нее привилегия конфиденциальной информации тоже распространяется. Это, как я понимаю, ваша матушка. Она не обязана свидетельствовать против вас в суде. Ну а этого молодого человека, — улыбнулся он Дане, — будем считать, его здесь не было.

— Если бы мы могли быстро пожениться, — вдруг сказал Даня, — я тоже был бы не обязан свидетельствовать.

— Фантастика — в соседнем отделе, — покачал головой Вашкевич. — Если вы не против, я хотел бы записать наш разговор на видео. И молодой человек на нем фигурировать не должен.

Юля уцепилась за Даню, но он ласково разжал ее пальцы, торопливо поцеловал прямо при всех и вышел из кабинета.

— Я посижу тут, в дверях, — сказал он, опустившись прямо на пол. — Буду молчаливым привидением.

— Отлично. — Вашкевич поставил на столик перед диваном и включил портативную видеокамеру. — Рассказывайте все с самого начала.

Юламей повторила свою историю.

— Простите, он не назвался, этот «гость»? — спросил Вашкевич.

— Нет. Его Егиазаров представил. Но только по имени-отчеству, фамилии не назвал.

— А раньше, когда он… гм… ухаживал за вашей подругой? Она его называла?

— Нет. Я его только мельком видела, она меня с ним знакомить не стала. Сказала, что этот «шикарный мэн» за ней ухаживает, и все.

— Ну хорошо. Вы запомнили имя-отчество?

— Да, — ответила Юля. — Владимир Савватьевич.

— Что? — возопил Вашкевич и даже зажал себе рот рукой: все-таки для таких криков было еще рановато. — Вы ничего не путаете?

— Конечно, нет. Разве такое отчество с чем-то спутаешь?

— Можете его описать?

— «Глупая говядина», — повторила Юля. — Как у Толстого.

— Ну, у Толстого это было скорее нравственное определение. Он так называет красавца Вронского. Этот ваш Савватьевич хорош собой?

— Да что вы, такая здоровенная туша. Морда — во! Извините, я не умею описывать внешность.

— Ладно, сойдет и «морда — во». Под описание подходит, — рассеянно добавил Вашкевич, обращаясь не к ней, а к каким-то собственным мыслям. — Будем надеяться, что это тот самый Савватьевич. Вы не знаете, после смерти вашей подруги возбуждали дело? Хотя по факту должны были возбудить, — опять заговорил он сам с собой.

— Я не знаю, — ответила Юля. — Знаю, что отец от нее отрекся, она выступала просто под именем — Салям. Это означает «мир». И мать у нее равнодушная стерва… извини, мам. Меня никуда не вызывали. В агентство приходил следователь, спрашивал, с кем она общалась в последнее время. Я сказала про «шикарного мэна», он записал, и больше ничего. Я же тогда даже имени не знала. А вы его знаете, этого Савватьевича?