— Глупости все это. Заранее подготавливают себе алиби только самые недалекие умы. Даже в детективах. — Мещерский тоже улыбнулся в ответ.

— Да?

— Точно, — Мещерский уже открывал дверь. — Стопроцентное алиби — это самый веский повод к подозрению. Парадокс, скажете? По крайней мере я так считаю.

Это искусственное нагромождение причин и следствий, которые вроде бы опровергают возможность конкретного лица совершить что-либо в конкретном месте в установленные временные рамки, но…

— Что? — Корсаков смотрел на собеседника с тревожным интересом.

— Эта искусственная стройность и безупречность всей логической цепи и должна настораживать в первую очередь. Природа — иррациональна. А в нашей последовательной жизни властвует хаос. Даже наука сейчас появилась такая — хаусология. Словом, на всякую причину находится антипричина, на всякое следствие — антиследствие, а в результате — все течет, все меняется. И постоянства нет ни в чем. Вот почему я не верю в стопроцентные алиби, Дима.

— Даже в свое собственное? То, что вы во время убийства находились там, где это могут подтвердить многие свидетели?

Мещерский улыбнулся, давая понять, что шутит.

— Надо выпить. — Корсаков с силой захлопнул за собой дверцу «Хонды», поймал взгляд Файруза и только махнул рукой. — Григория Ивановича дождемся и прочь от этого клоповника. Сейчас отниму у Алиски бутылку и напьюсь в стельку. А кстати, интересно…

— Что интересно? — Мещерский увидел, как дверь клоповника растворилась и на пороге появился невозмутимый и спокойный Григорий Зверев.

— Да вот когда этот милицейский Малюта на меня там набросился, я вдруг вспомнил, что в то утро Новлянский ходил за Андреем точно приклеенный. А прежде Петька такой общительностью не отличался. Вот меня и заинтересовало, что именно ему потребовалось от Андрея именно в то утро: вы не спрашивали его?

— Я впервые от вас это узнаю, Дмитрий.

— Тогда поинтересуйтесь. Только не так грубо, как этот жандарм.

Когда Сидоров и К° отбыли в отдел, когда страсти в доме понемногу улеглись, когда Марина Ивановна Зверева впервые за эти дни сошла в столовую завтракать, когда превосходный кофе прояснил туманное сознание и подстегнул угаснувшее воображение, словом, когда все эти факторы, чудесным образом совпав, сплелись в единое целое, Вадим Андреевич Кравченко решил твердо и бесповоротно: пора наконец без суеты и спешки составить свой личный реестр событий и наблюдений, свидетелем которых ему и Мещерскому довелось быть.

Для подобной умственной медитации требовалось уединение, и он не нашел ничего лучшего, как покинуть дом и сад и направиться к артезианскому колодцу. Именно там, на месте убийства Сопрано (как ему представлялось), его обязательно должно было посетить детективное вдохновение.

Кравченко терпеть не мог логики — даже в Институте имени Патриса Лумумбы, в котором он с грехом пополам учился по настоянию своих родителей, некогда имевших возможности устроить туда сына, схлопотал по этому предмету жирный «неуд». И еще он терпеть не мог, когда в его умственные процессы вмешивались посторонние.

А посему, добравшись до ТОГО САМОГО МЕСТА, он решил действовать так, как ему уже давно хотелось. Скинул куртку, примерился, прогнулся назад, словно собираясь сделать гимнастический мостик, и.., опустился сначала лопатками, а затем и всей напрягшейся от усилия спиной на горячий от солнца металлический «крест» — крышку.

Голова и руки безвольно свисали вниз, ноги носками упирались в землю. Он продвинулся чуть вперед, и ноги тоже свободно свесились. И теперь он ЛЕЖАЛ НА ТОМ САМОМ КОЛОДЦЕ, так же, как и тот, кого истекающим кровью взгромоздили сюда четыре дня назад. Только живому тут было гораздо неудобнее.

Он напряг шею, приподнял голову: солнце сегодня хоть и яркое, но светит уже по-осеннему. Направо — кромка кустов. В густой зелени тут и там уже мелькают золотистые, оранжевые листья, красные огоньки спелых ягод боярышника. Небо высокое, вылинявшее — серо-голубое, а со стороны озера ползет лохматая туча-шарик. Снизу из колодезной глубины несет прохладой и сыростью — хоть и на самом дне, но вода там, видно, все же осталась.

Кравченко закрыл глаза, расслабился. Попытался хоть на мгновение полностью слиться и с этим колодцем, и с осокой у его основания, и с боярышником, и с молодыми соснами на холме. Спина ныла, в голове уже шумело от прилива крови. И тут — яркая вспышка. Ослепила и.., погасла. Только легкий туманчик клубился, а затем и он растаял в солнечных лучах — смутное озарение, увы, так и не превратившееся в догадку.

Он поднялся, поудобнее уселся на колодце, достал из брошенной на траву куртки блокнотик и черный фломастер, позаимствованные из кабинета Файруза. Провел вверху черную траурную полосу.

Вот на листочке появился первый кособокий крестик.

Далее они заполняли собой бумажное поле, превращая его в миниатюрное кладбище. И каждый что-нибудь да означал. Первый: «Кошмар с расчленением трупа». Второй — «испуг Зверевой и вызванная им реакция — письмо». Тут Кравченко на минуту задумался и потом вывел: "Ее замешательство от нашего быстрого приезда. Примечательная фраза: «Меня ничто не беспокоит. Я никогда прежде не была так счастлива». В центре кладбища появился пузатый нуль:

«Она сознательно меняет свое первоначальное намерение обезопасить себя. Почему?»

Затем на листе появились фразы и слова, начертанные вроде бы беспорядочно и хаотично, так, как приходили на ум:

«Кто-то бродит в доме по ночам».

«Разорванный шарфик».

«Синяки, появившиеся до…»

«Волна ненависти».

«На ее дне рождения впервые во всеуслышание объявили о выигранном наследстве».

«Кому понравится, если его считают кастратом?»

«Любовник, ставший преданным другом дома».

«Падчерица-дурнушка любит очень красивого человека».

«Брат, засыпающий под взглядом дуче».

«Парень, не терпящий, когда его сестра пьет и исповедуется посторонним».

«Старуха, вырастившая детей дирижера».

«Иранец, но не мусульманин».

«Пересохший колодец. Возложение тела».

«Психопат, сбежавший из…»

Слово «УБИЙСТВО» он поместил в нижнем углу листа.

К нему от черты сразу же потянулось множество параллельных линий. Каждая обозначилась соответствующей буквой: Н — НАСЛЕДСТВО, Л — ЛЮБОВЬ, Р — РЕВНОСТЬ, снова Н с цифрой 2 — НЕНАВИСТЬ, 3 — ЗАВИСТЬ, Н с цифрой 3 — НЕУСТАНОВЛЕННЫЙ МОТИВ.

Тут же появился крестик: «Она снова меняет первоначальное намерение теперь уж под влиянием обстоятельств: нанимает нас для розыска убийцы. Почему? Только потому, что мы под рукой или для подобного выбора существует особая причина?»